Йен Макдональд - Дорога запустения [= Дорога отчаяния] [litres]

Д-р Алимантандо и м-р Иерихон приметили фургонтину издалека: комок разноцветной ткани летел впереди бури. Завидев первые рывки и броски пылевых смерчей, они свернули нежные лепестки гелиоколлекторов в плотные бутоны и втянули оперенные усики и чашечки антенн в башню-ретранслятор. Пока они трудились, запеленав головы и руки в толстые полотняные тюрбаны, ветер усилился до визга, соперничавшего с криком, и наполнил воздух летучими иглами пыли. Когда фургонтина стала яростно тормозить в урагане визгов, скрипов и искр, д-р Алимантандо и м-р Иерихон понеслись разгружать кабуз. Они работали с молчаливой, самоотверженной синхронностью людей, которые долго жили друг с другом и больше ни с кем. Эва Манделья не без испуга смотрела, как они неутомимо и машинально поднимают и уносят: скотофонд, корнефонд, семяфонд, инструменты, машины, материалы, ткани, утварь, гвозди, шурупы, булавки и краски; берут и ставят, берут и ставят, не говоря ни слова.

– Куда мы все это сложим? – закричал Раэль Манделья.

Д-р Алимантандо поманил их спеленутым пальцем и повел в теплую сухую пещеру.

– Эта – для вас, смежная – для вашего оборудования.

В семнадцать семнадцать ударила буря. В тот же момент Эва Манделья принялась рожать. Ее подвенечное платье, нижние юбки, родовой стяг и шесть ценных гелиопленок взвивал в атмосферу ветер, способный содрать человечью плоть с костей, а Эва тужилась, и тужилась, и стонала, и кряхтела, и тужилась, и тужилась в теплой сухой пещере при свете сальных свечей; тужилась, тужилась, тужилась, тужилась, пока не вытужила на свет двух голосящих младенцев. Возвестившие их появление вопли заглушил вопль бури – на порядок громче. В пещеру просачивались красные песчинки. В мерцающем желтом свете Раэль Манделья поднял сына и дочь.

– Лимааль, – сказал он ребенку в правой руке. – Таасмин, – сказал он ребенку в левой, и, поступив так, проклял их своим проклятием, так что его рационализм-правша передался сыну, а мистицизм-левша его жены – дочери. То были первые граждане Дороги Запустения, и благодаря их гражданству получили гражданство их родители и дед – не гнать же им фургонтину дальше, в земли за пустыней, с младенцами у каждой груди. Так что они остались навсегда и не обрели землю за горами, которую с тех пор ищут все Мандельи, ибо знают, что Дорога Запустения – всегда за шаг до рая, и весьма недовольны тем.

Раджандра Дас жил в дыре под Платформой 19 Главного Вокзала Меридиана. Раджандра Дас делил эту дыру много с кем, а дыры под Главным Вокзалом Меридиана были много где, и жил там много кто. Эти люди именовали себя джентльменами радости, знатоками свободы, школярами Универсиума Жизни, Веселыми Привидениями. Менеджеры железной дороги именовали их шаромыжниками, босяками, нищебродами, голью перекатной, гунда-шушерой и бомжарами. Пассажиры именовали их голыми соколами, князьями из грязи, падшими душами и рыцарями бедового образа и открывали ради них кошельки, а они сидели на корточках на вокзальных ступенях, тянули руки в ожидании потоков центаво и пристально глядели молочно-белыми глазами – спасибо специальным катарактным линзам от фирмы «Очки и Оптика для Света с Востока» на улице Ист-Брэд. Впрочем, Раджандра Дас в щедротах люда Меридиана, путешествовавшего поездами, не нуждался. Он не покидал подземного сообщества Главного Вокзала и жил на то, что платили за его услуги нищие. Он пользовался некоторым уважением (хотя значимость уважения в царстве босяков сомнительна), потому что у него был талант.

Раджандре Дасу было дано очаровывать машинерию. Не существовало ничего механического, электрического, электронного и субмолекулярного, что не стало бы работать для Раджандры Даса. Он любил машины, любил разбирать их, возиться с ними, собирать снова и совершенствовать, а машины любили, когда его длинные проворные пальцы поглаживали их внутренности и пощипывали их чувствительные компоненты. Машины пели для него, машины мурлыкали для него, машины делали для него все. Машины с катушек съезжали от любви к нему. Когда в дырах под Главным Вокзалом Меридиана портился какой-либо механизм, он попадал прямиком к Раджандре Дасу; тот что-то напевал, бормотал, поглаживал ухоженную каштановую бородку. Потом извлекал из куртки с множеством карманов отвертки, разбирал механизм – через пять минут тот отремонтирован и работает лучше прежнего. Раджандра Дас уламывал лампочки, рассчитанные на четыре месяца, светить два года. Настраивал беспроводы настолько тонко, что те ловили космическую болтовню хабитатов РОТЭХа на высокой орбите. Перемонтировал протезы рук и ног (на Главном Вокзале Меридиана недостатка в них не было), становившиеся быстрее и сильнее замененной ими плоти.