Римма Кошурникова - Тропы «Уральского следопыта»

— Так он летит в Читу! — воскликнула Инна. — Ой, подохнуть можно. Он летит в Читу! — зашлась она от смеха. — Он летит в Читу!

22 часа 35 мин.

Москва. Центральная диспетчерская (ЦДС) Аэрофлота

К началу ночной смены голубовато-зеленый небоскреб Аэрофлота, где сосредоточены все основные производственные службы, затихает, гасит свои бесчисленные огни, и освещенными остаются только помещения магистрального телеграфа и Центральной диспетчерской службы — второй и восьмой этажи.

В комнатах ЦДС курить запрещено, и все диспетчеры по очереди выходят в небольшое фойе перед шахтами лифтов, здесь всегда открыты форточки, а с наступлением теплых дней и окно. Днем здесь вечно снуют курьеры, уборщицы, да и начальство нет-нет, а заглянет в «курилку». Зато вечером — тихо, спокойно, хотя тоже, конечно, курить приходится, как говорится «на ходу»: о времени, долге и обязанностях напоминают огромные настенные часы и плакаты: «Диспетчер службы движения несет ответственность…» И дальше — длинный перечень.

И все же ночные смены Владимир Павлович не любил. Вроде все, как говорится, данные «за» — и тишина, и Москвой можно в перекур полюбоваться, и начальства нет за спиной, да и рейсов ночью поменьше. Конечно, если порыться в справочнике-расписании, то ночных рейсов по стране наберется немало. Однако то, что по расписанию, — ЦДС не касается: летят и пусть летят, для контроля за их полетом и проводкой есть районные диспетчеры. Но если рейс из расписания выбился — тут уж, согласно наставлениям, ЦДС должна держать его под контролем до последнего пункта посадки. И такова уж, очевидно, закономерность: большинство задержанных рейсов выпадает почему-то на ночные смены. Не успеешь в 21.00 принять смену, как на электронной карте начинают мигать цифры — пошли задержанные…

«Ладно, — затянулся в последний раз Владимир Павлович, — надо заняться сибирской трассой, там эти чертовы циклоны такое натворили!» Притушил окурок, бросил в урну, сверил часы с настенными и быстрым шагом направился на свой КП [4] Командный пункт. .

У двери со стандартной табличкой «Посторонним вход воспрещен» задержался, набрал, нажимая кнопки, нужный шифр, замок щелкнул, и дверь мягко подалась вперед. В огромном кабинете два стола — его, руководителя полетов, и старшего диспетчера. Между ними небольшой столик с белыми телефонами прямой связи, среди которых выделялся с надписью «Министр ГА» [5] Гражданской авиации. . Электронная карта внутрисоюзных линий на одной стене, а другая — сплошное стекло, за которым лицом к руководителю полетов сидели диспетчеры по зонам, переводчики, дежурные сектора инженерно-технической службы, сектора радиосвязи. Каждый из них был отделен друг от друга такой же стеклянной стеной, но отсюда, с поста руководителя полетов, они были видны все и с любым можно было мгновенно связаться по селектору. Слева от поста руководителя полетов — щиты с картами, на которых отмечены трассы, зарубежные диспетчерские пункты и их радиотелеграфные коды для связи.

Все, что было развешено и установлено в этом кабинете, напоминающем зал, так или иначе связано с полетами: карты, схемы, графики с данными самолетов и посадочных полос портов, светящийся макет московского воздушного узла со всеми коридорами входа и выхода, черный экран дисплейта [6] Дистанционный демонстратор. , на который цифровым кодом выдавалась погода по нужным портам, многочисленные телефоны с номеронабирателями — кнопками и клавишами, электронная карта… «Так, — задержал взгляд Владимир Павлович на карте, — с югом все в порядке, север тоже в норме… Свердловск… Двенадцать рейсов!»

На карте под названием каждого порта светились три глазка индикатора: верхний, красный, сигнализировал о закрытии, причем цифра на нем говорила о причине. 1 — ремонт ВПП [7] Взлетно-посадочная полоса. , 2 — низкая облачность, ниже посадочного минимума, а он сейчас для большинства портов установлен в 80 метров, 3 — плохая видимость, туман, 4 — шквальный ветер, 5 — гроза… А ниже, под красным индикатором, — сигнализаторы задержанных рейсов.

На селекторе вспыхнула лампочка — сектор международных линий.

— Париж выпустил. Расчетное время приземления в Шереметьеве — два пятьдесят.

— Понял. Доложите о проходе государственной границы.

Владимир Павлович поднял взгляд — над стеклянной стеной висели двое часов — на одних время московское, а на вторых — по Гринвичу. «Два пятьдесят по Гринвичу. Значит, в Шереметьеве сядет в четыре пятьдесят».