Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1980

— Шторм! — прокричал Гильмерсен, и действительно шум танца и ветер, дувший в лицо, напоминали бурю на море: скатерть свистела и стреляла, а непрерывный стук каблуков Гильмерсена вызывал впечатление ливня, барабанящего по палубе.

— Неистовый датчанин, — бормотал Северцев. И этого человека он мог принять за доктора — специалиста по профилактике. Этого отчаянного весельчака и полярного штурмана, упоминающего о Баффиновом проливе, как мы упоминаем о Невском проспекте! Вот уж действительно нельзя судить о людях по степени серьезности их отношения к жизни…

После лодочных гонок Северцев усиленно занялся изучением геологии и ледникового периода. Но все, на что он наталкивался, не утешало его. Сознание своей полной беспомощности перед космическими законами, вызвавшими нашествие льдов, приводило в ярость. Тогда Северцев ругал себя идиотом и смеялся — что ему за дело до льдов, которые покроют Европу через несколько тысячелетий. Что за чепуха! На наш век солнца хватит. Он шел со своими сомнениями к Баклунову, но уходил от него еще более раздосадованным.

— Прекрасно, — говорил Баклунов, — я согласен с вами, что заботиться о поколениях, которые появятся на свет через десятки тысячелетий, по меньшей мере, глупо. Но поймите, что я думаю не об этом. Я думаю о том, что уничтожение льдов вернет нам миоценовый климат, и этот возврат исчисляется не тысячами, а, может быть, только десятками лет. Считайте меня выдумщиком, чудаком, маньяком — кем хотите. Но мысль, что вместо ледяного Баренцева моря у берегов Мурмана будет плескаться теплая среди земноморская вода, меня волнует не меньше, чем мысль о сегодняшнем дне. Мы должны вызвать наружу скрытые силы земли. Мое фантазерство? Это вера в величайшие возможности человеческого разума. Раз мы дошли до расщепления атомов, то нет ничего нелепого в том, что мы будем работать над вопросом об изменении климата Арктики. Необходимо тщательно изучать дело и не опускать рук. Тем более что нас никто не гонит в шею.

— Это болезнь, — отвечал Северцев. — Дайте мне лекарство, что бы избавиться от этих дурацких мыслей и не тратить время на бесплодную работу.

Баклунов предлагал Северцеву почитать рассказы Зощенко. Северцев сердился и уходил.

Ясные дни сменялись дождем. Он моросил с теплого неба и покрывал город бесцветным лаком — дома и набережные блестели, как клеенчатые плащи милиционеров. Легкий ветер рябил воду на Неве, и на улицах вблизи порта лежал дым из пароходных труб. Этот дым всегда вызывал у Гильмерсена жажду путешествий. Он решил уезжать, кстати, отпуск его кончался.

Баклунов с Наташей и Северцев провожали Гильмерсена. Северцев долго смотрел на мутную воду. Она плескалась около черных железных бортов парохода, и он думал, что эти борта мыли холодные и теплые волны всех морей, что он завидует Гильмерсену и что жизнь хороша.

Через несколько месяцев Северцев уехал в дом отдыха в Петергоф. Там он снова встретил Мижуеву. Эта встреча его обрадовала: он никак не мог забыть странное и подымающее чувство победы, охватившее его на лодочных гонках.

Как нарочно, несмотря на июнь, наступили холода. От Кронштадта наносило дожди. Волны катили к плоским берегам грязную пену. Парк опустел, одни только мороженщики зябли в киосках, и фонтаны били, сбрасывая в море стеклянные скатерти желтоватой воды. Золоченые статуи и розовый дворец казались освещенными солнцем, хотя никакого солнца не было.

Все последнее время Северцев думал о необходимости поговорить с настоящим геологом. Надо было наконец рассеять дурман, внушенный Баклуновым, и освободиться от постоянных размышлений о льдах. Какова же была радость Северцева, когда он встретил в Петергофе молодого геолога, только что вернувшегося с Новой Земли! Это был очень молчаливый человек со смеющимися глазами. Говорил он мало и коротко.

Во время одной из лодочных прогулок Северцев рассказал геологу о Баклунове и его фантастических надеждах уничтожить полярные льды. Геолог улыбнулся. Северцев жадно смотрел ему в лицо, надеясь наконец услышать успокоительные слова, что все это вздор, недостойный серьезных людей.

— Я боюсь назвать мысли вашего капитана утопией, — ответил геолог. — Наоборот, это очень интересно, но я не знаю, чем этот капитан объясняет возникновение ледникового периода. А в этом все Дело. Зная причину, мы всегда будем в состоянии сказать, сможем ли мы ее устранить или нет. До сих пор причина нашествия льдов неизвестна. Было лишь много догадок, но все они страдают большим пороком. Я могу вкратце рассказать вам о них, но прежде всего нужно точно уяснить себе, как образуются материковые льды. Представьте себе, что вот здесь, под Ленинградом, в одну из зим выпало столько снега, что он не успел за лето стаять. Представьте себе, что год за годом случится одно и то же. Снежный покров будет непрерывно расти, верхний слой снега будет давить на нижний, Превращать его сначала в фирн, потом в крупнозернистый лед и, наконец, в чистый, ярко-голубой материковый лед. Вот и все. Следовательно, для образования материкового льда необходим обильный снегопад, то есть усиленная влажность воздуха и холода, обильный снегопад, которые бы не давали снегу стаивать за лето. Два этих фактора — запомните климатических фактора — совершенно необходимы для образования материковых льдов, или, как принято у нас говорить, если льды захватывают большую площадь, материковых оледенений. Какой отсюда вывод? Вполне естественный: в ледниковую эпоху на земле было гораздо холоднее, чем сейчас, и, кроме того, влажность воздуха была значительно выше. Вот теперь-то нам и надо доискаться причины этих двух явлений.