Александр Янтер - На суше и на море - 1978

Прикарабогазье. Только лишь берега самого залива, если грубо измерить по карте их общую протяженность, вытягиваются на семьсот километров. А еще сотни и сотни километров чинков Устюрта, а еще обрывы бессточных впадин, размеры которых таковы, что их видно из космоса. И Туаркыр — полоса разрушенных гор, обрамленная песчаными массивами и солончаками.

Паустовский писал, что на Туаркыре («Таур-кыр» в его повести) побывал лишь один человек — «геолог Лупов». И открыл там залежи каменного угля на площади тысяча шестьсот квадратных километров. Замечу, к слову, что ленинградский геолог Николай Павлович Лупов в этом крае работал тридцать лет с лишним. Еще в начале шестидесятых годов он возил в урочища Туаркыра участников всесоюзных геологических совещаний и консультировал Южную экспедицию. А местный уголь, как выяснилось, промышленного значения не имеет, как и руды нескольких металлов, обнаруженные там в тридцатые годы и после войны.

Но мы говорим о заливе Кара-Богаз. Он, вероятно, сродни всем бессточным впадинам запада Средней Азии. Эти впадины выработаны в известковистой толще осадков третичных морей. Как язвы, они проели верхний покров и углубились в пласты мезозоя. Я говорил уже, что края этих впадин отвесные. Это обрывы-чинки высотой по двести и триста метров. По обнажениям можно читать фрагменты геологической истории Закаспия за последние пятьдесят или сто миллионов лет.

И нет двух одинаковых впадин.

Кара-шор (Черный солончак), например, в плане похож на чулок, вытянутый с юга на север. Его длина сто десять — сто двадцать километров, а ширина — пятнадцать — двадцать. В ясную погоду с западного чинка, от колодцев Гокленкуи, виден восточный.

Шор-Казахлы (Казахский солончак) — вроде кармана, подвешенного к устюртскому чинку. В эту впадину с юга через пески идет машинная дорога. В стороне от дороги несколько черных округлых ям, окруженных зарослями ядовито-зеленых солянок. В ямах вяло пульсирует вонючая жижа. Это грязевые вулканчики. А возле единственного машинного подъема на Устюрт во впадине Шор-Казахлы стоят рядком двухсотметровые бело-розовые останцы-пирамиды. Один останец в своих полевых дневниках мы назвали «Бронепоездом», хотя, пожалуй, по силуэту он больше напоминает старинный дредноут. Его западный склон ступенчатый, опоясан архарьими тропами, а восточный как будто срезан ударом циклопического топора. Взберешься наверх, на острый и шаткий гипсовый гребешок, глянешь и отшатнешься: у ног зияет пропасть, пронизанная отсветами невидимой меловой стены. Ветерок посвистывает, подталкивает…

Бессточные впадины совпадают со сводами погребенных антиклинальных складок земной коры. За миллионы и миллионы лет, пока образовывались эти складки, солнце и холод, вода и ветер проели дыры в известняках, расширили и углубили их до артезианских водоносных горизонтов. В аридном (пустынном) климате запада Средней Азии впадины оставались сухими. Испарения глубинных вод выравнивали и засоляли их дно, опущенное ниже уровня Мирового океана.

И Кара-Богаз-Гол в свою очередь отвечает обширному сводовому поднятию древних пород. Вероятно, он образовался по той же схеме. Но в какой-то период его истории сюда сквозь тонкую перемычку прорвались воды морского бассейна. Бессточная впадина превратилась в залив Каспийского моря.

Конечно, схема грубая и не единственно возможная. О происхождении Кара-Богаз-Гола все еще спорят.

Километрах в семидесяти севернее Чагыла, на дальних подступах к впадине Шор-Казахлы, есть группа слабосолоноватых колодцев Ман-су (в переводе — плохая вода). Там жил (и ныне живет, сказали мне на Шестом озере) известный в пустыне человек, Назархан Тохмагамбетов. Он из старого рода мангышлакских казахов. Заведует совхозной овцеводческой фермой, пасет каракульских овец у чинков Устюрта и восточного берега Кара-Богаза. Сейчас ему, должно быть, уже под семьдесят.

Возле Ман-су, на пологом бугре, в один из сезонов располагались и наши палатки. Машины отряда изъездили все вокруг, разрушили на склоне несколько пухляков, и над лагерем постоянно гуляли пыльные смерчи. А у подножия бугра был розовый такыр — идеальная посадочная площадка для самолетов.

Оттуда и выезжали мы для работы к горе Ак-Куп, на Устюрт, в овраги к мысу Кулангурлан и в Шор-Казахлы. Машины изредка совершали рейсы и в Красноводск, за триста километров, — пополнить запасы продуктов.

Однажды ночью, возвращаясь из Красноводска, мы перепутали на Чагыльском тракте ориентиры и сделали крюк примерно в полсотни километров, а горючего было в обрез. Его хватило выбраться с Кизылкупа, куда мы нечаянно заскочили, хватило и на то, чтобы — уже при утреннем свете — спуститься с Чагыльского тракта по косе Янги-су. Там под стенами береговых песчаных обрывов шла по дну кратчайшая колея, срезавшая юго-восточный угол залива.