Андрей Ракитин - Чаячий Мост [СИ]

Хальк тряхнул головой. Притушил в пепельнице сигарету. Прежде он не курил, машинально отметила про себя Алиса.

— Знаешь, — осторожно и ласково, как принято говорить с тяжелобольными, проговорил он. — Давай я согрею чаю. Ты выпьешь и заснешь. Хорошо?

— Уйди, — повторила она упрямо.

В глазах Халька появилась и застыла твердая точка.

— Ты меня лучше о таком не проси, — внезапно почужевшим голосом сказал он. — Никуда я не пойду. Ни сейчас, ни еще когда-нибудь.

— Лжешь, — Алиса вжалась ноющим затылком в подушку. — Все вы лжете. Сперва приручите, как звереныша, а после…

— Я — не все, — возразил Хальк.

Алиса молчала. Продолжать этот разговор было по меньшей мере бесчестно. Она никогда и ничего не добивалась слезами. Она была для этого слишком горда. Мэннор не в счет, Мэннор — это другое, и за те слезы, которыми она завоевала его, она заплатила сполна. Он предал ее, — что ж, обычное дело. Сколько пощечин?.. — Бог его ведает. Или, быть может, Сабина знает, она стояла тогда на пороге покоя и видела все, и, уж наверное, сосчитала все взмахи царственной ручки. Ибо сказано: «кто ударит тебя в правую щеку, подставь левую». Мэннор не сопротивлялся. Она потеряла его.

Алиса оборвала себя и перевернулась на спину. Тыльными сторонами ладоней вытерла глаза.

— Молчи, — она оборвала Халька прежде, чем он успел что-либо сказать. — Не теперь. Потом… если захочешь.

— Захочу, — сказал он твердо и взяв руку Алисы в свою, поднес ее к губам. Так, словно бы имел на это право.

Алиса не помнила, как пережили они эту страшную зиму. Все дни словно бы слились в один долгий-долгий день с редкими проблесками солнца, а больше полуслякотный-полуморозный, пасмурный, захлебнувшийся метелями. И, проснувшись однажды утром, Алиса не сразу поняла, что же переменилось на свете. Она подошла к окну и замерла в сладком оцепенении: сад был окутан белым, розовым, золотым, — словно рассветное облако легло на ветки деревьев.

Они встретились у ржавой ограды — совсем рядом был парк и река под обрывом, уже свободная ото льда, затопившая все вокруг, сколько хватало взгляда. Через чугунные завитки ворот выглядывал уже лопнувшими багрянцем бутонами мелкий шиповник. Алиса ждала, трогая пальцами колючие ветки и смеясь. Ей было хорошо и просто, впервые за все время, и она совсем не собиралась рассказывать Хальку, как только что разорвала, не читая, письмо сестры. Она почти уже не вспоминала о Сабине, и сегодня ей не хотелось портить настроение ни себе, ни Хальку.

Она была благодарна ему. Она прекрасно понимала, что именно ему обязана этой зимою и тем, что дожила до весны и сумеет жить дальше. Дело было даже не в гордости, которую, в другое время, возможно, пришлось бы растоптать и только такой ценою принять его помощь. Но этой зимой Алисе было не до церемоний. К тому же — странно! — но Хальк действительно сделался нужен ей.

Она думала сейчас обо всем этом, как о давно прошедшем, она почти забыла, как плакала тогда в ванной и как смеялся Хальк и прижимал к переносице мокрый, в бурых пятнах платок. Да и с нею ли это было?

Алиса смотрела сейчас на Халька, спешащего к ней через улицу и думала, что вот, наконец, счастье накрыло ее рассветным крылом и больше не оставит.

Сирин, алая птица радости…

Спустя каких-нибудь полгода она, вспомнив об этом, удивится и пожмет плечами, и станет думать так же о другом человеке, но пока…

Пока они сидели на скамейке под яблоней в маленьком дворике, тесно прижавшись плечами, мелкие лепестки осыпались им на колени, на сплетенные руки, летели в волосы, словно снег. Они сидели и молчали, им казалось, слова не имеют смысла. Потом Хальк кашлянул.

— Помнишь, этой зимой… — он опустил глаза, разглядывая землю под ногами. — ты сказала, что если я захочу, я смогу тебе… сказать.

— Помню.

— Ну вот. Ленная клятва — это и много, и мало сразу, и я не и знаю, нужна ли она тебе. Я и без слов…

— Боже милосердный… — прошептала Алиса едва слышно. — Зачем?!

— Зачем?! — глаза у него были отчаянные, больные, желтые до краев.

— Хороший, родной мой, зачем — я тебе? Я глупая, вздорная, я злая. — Она говорила тихо и быстро, почти не осознавая слов. — Моя жизнь — сплошной мартиролог… Стоит ли прибавлять к списку и твое имя? Когда нет обещания, нет и предательства, разве не так?

— Так, — глухо сказал он. — И все же…

Алиса осеклась. И лишь мгновение спустя, придя в себя, увидела, что Хальк стоит перед ней на коленях. Алиса сидела, не шевелясь; их лица их были почти вровень, и в глазах Халька качались два крохотных ее отражения.