Андрей Ракитин - Чаячий Мост [СИ]

Слов ленной клятвы Алиса не слышала. Хальк договорил и поднялся с колен. Лицо его было по-прежнему серьезно.

— Пойдем домой, — сказала Алиса.

— Как хочешь…

Они медленно побрели к воротам. На углу дома Хальк оглянулся.

— Смотри!

Алиса повернула голову. Сквозь густые ветки жасмина и уже наклюнувшиеся белым его бутоны проступал обломок кирпичной стены. Видимо, когда-то тут стоял дом, об этом говорило и маленькое, с выбоинами битого кирпича окошко. Зелень казалась неправдоподобно яркой на багряной, со следами времени и дождей, кирпичной кладке.

— Подходящее место для расстрела. — хмыкнул Хальк и поторопил Алису.

Эти слова долго стояли у нее в ушах — всю дорогу до дома. И прощаясь у крыльца, Алиса прошептала просяще:

— Не шути так больше. Пожалуйста.

— А я и не шутил, — отозвался Хальк чуть удивленно. — Ведь правда же, в самый раз. И крови видно не будет… Соберешься меня расстреливать — так уж пожалуйста, там и нигде больше. Обещаешь?

Алиса улыбнулась, пытаясь этой нелепой и жалкой усмешкой обратить все в шутку. Но отчего-то ей вспомнился мост над снежной пропастью. Почему она не прошла его до конца?

Глаза Халька смотрели требовательно и строго. Алиса вздохнула: попытка не удалась.

— Обещаю, — прошептала она обреченно.

На широкий жестяной подоконник, все еще подрагивая от порывов ветра, упал кленовый лист. Тень его отчетливо проступала сквозь занавеску. Хальк лежал на спине и, повернув голову, бездумно глядел, как ударяют в его резные края дождевые капли. Алиса спала, ему не хотелось ее будить. Она поздно заснула этой ночью. Неясные опасения, мучившие ее вот уже несколько дней, вылились прошлым вечером в долгую, странную истерику. Нет, она не плакала, она просто сидела в углу дивана, сжавшись в комок; глаза ее лихорадочно и сухо блестели. Она упрямо и сумрачно молчала, и Хальк, отчаявшись разговорить ее и тем самым успокоить, долго сидел рядом и гладил Алису по волосам, по вздрагивающим плечам, целовал руки. Вены на запястьях Алисы были глубоки и сини, как реки.

На дворе была глухая зыбкая ночь. За стенами дома шумел и постанывал ветер, ветки яблонь терлись о крышу, яблоки обрывались на землю с глухим стуком.

Хальк набросил на лампу клетчатый мамин платок — горькое наследство и память. — и долго рассказывал Алисе сказки. Про мышку-норушку и Кота-Баюна, мятлушек и Вересковую женщину, про Янтарный Дворец — все, что знал и помнил с детства… В конце-концов Алиса уснула. Хальк раздел ее и уложил в постель. Лег рядом. Она благодарно ткнулась виском ему в плечо, и тут страшное напряжение отпустило ее. Алиса заплакала. Причина этих слез так и осталась для Халька тайной.

Она заснула у него на плече, и он боялся ее потревожить; плечо онемело, но он пролежал до утра неподвижно. Сон не шел, и Хальк вглядывался в темноту воспаленными глазами, то улыбался, то хмурился. Скоро комната наполнилась светом позднего осеннего утра. Алиса заворочалась во сне, нашла его руку, успокоенно вздохнула и отвернулась к стене.

… Дождь утихал. Капли все реже ударяли о подоконник. Хальк закрыл глаза. Можно подремать еще час, подумалось ему. Он уже засыпал, когда в прихожей задребезжал звонок.

На пороге стояла Сабина. На ней был какой-то нелепый плащик с островерхим капюшоном, вода ручьями стекала с него. Сабина замерзла, ее колотила мелкая дрожь, она переступала на крыльце насквозь промокшими сапожками и придерживала за ремень большую потертую сумку. Вид у Сабины был, как у нищенки-побродяжки. Хальк стоял и оцепенело смотрел на нее. Сабина передернула плечами, слизнула с губ дождевую каплю.

— Может быть, ты все-таки впустишь меня? — спросила она сухо.

Хальк молча отстранился, позволяя ей войти.

Сабина переступила порог, быстро огляделась, поставила в угол сумку. Запели в колчане потревоженные стрелы. Сабина хмыкнула и скинула плащ. Под ним оказалось шерстяное темное платье, низка янтарей на шее. Сабина качнула пальцем камни [1] Вообще-то умный автор знает, что янтарь — это окаменевшая смола, а не менее умный читатель да простит героям подобную вольность. .

— Хозяйка здесь?

— Кто? — вяло удивился Хальк. Он впервые слышал, чтобы Алису называли так. Впрочем, если поразмыслить — она имела право на это имя. Он пожал плечами, вспоминая полузабытое, в раздумье поглядел на свои руки: пальцы в мозолях от струн и меча, — и поднял на Сабину глаза.

— Она спит, — сказал он. — И я не думаю, что позволю тебе ее разбудить.