Андрей Ракитин - Навь [СИ]

— Так ты это… — продолжил Дмитрий.

Славка понял и порадовался, что сидит.

— Я не умею.

— Я тоже, — Дмитрий сверкнул глазами из-под насупленых бровей и скрестил руки на груди. Короче, самоустранился.

Славка привычно провел мыском по половице:

— Дим, а?

— Надо.

Под зловещим взглядом Дмитрия блюдечко вырвалось у Славки и разбилось, горячей водой укусив колени. Карна обернулась, приподнявшись на локте.

— Нет, нет, — заторопился он, собирая осколки. — Я так… выскользнуло. Он врал и знал, что и Карна, и Дмитрий это чувствуют, но ведь…

— Баклан, — сказал Дмитрий, отбирая у Славки новую порцию горячей воды. Иди уж.

Помог Карне поднять рубашку и наткнулся рукой на шрамы…

— … так будет, так станет, когда задуют свечу…

Дмитрий прижал ладонью звенящие струны. Сейчас, щелкнув, соединятся контакты, ток побежит по проводам, и вспыхнувший в вакуумной колбе свет заставит тени сделаться тенями. Так проще. И так, пожалуй, честнее. Мертвым лучше оставаться мертвыми.

— По-моему, ты с ним либеральничаешь, — Алла грациозно потянулась, прекрасно сознавая производимый эффект. — Эти рисунки, всадники…

— Самое странное, что они есть.

Алла взмахнула ресницами:

— Мало тебя на кафедре ругали? Дмитрий, ты же взрослый человек!

— Да, — сказал Дмитрий.

Яркий ноготь Аллочки брезгливо ткнулся в рисунки:

— Не знаю, как ты, но я в своем доме такое бы держать не стала.

Дмитрия слегка покоробило, но он смолчал. Любимым девушкам иногда стоит прощать ригоризм.

— Ну что, что ты в этом находишь? — завелась она. — Веришь в ерунду! Иногда мне кажется, что ты меня не любишь.

Она произнесла это патетическим шепотом — как в сериале, и осторожно, чтобы не размазать тушь, промакнула платочком глаза.

— Да, — сказал Дмитрий. И вдруг опомнился: — То есть, как это?!

Лицо у него в этот момент, по мнению Аллочки, было преглупое.

— Ну-у… — она капризно выпятила губы. — Вот когда-то любили. Эти самые… рыцари. Для дам были готовы на все. Ну там, со скалы прыгнуть…

— Ага! — по-военному рявкнул Дмитрий, лихорадочно соображая, есть ли в окрестностях Гомеля скала и не сойдет ли за нее труба в парке Луначарского.

Алла сморщилась.

— Дурак. Ты для меня даже эти рисунки сжечь не решишься.

— Зачем — сжечь? — удивился Дмитрий. — Славка…

— Ну да, конечно, — девушка всхлипнула. — Он тебе брат, а я никто. Тебе для меня даже этих бумажек жаль!

— Да не жаль! — с досадой выкрикнул Дмитрий, пробуя ее обнять. Алла отшатнулась.

— Да, конечно, брат и все такое. И Карна.

— Что?

— Что слышал! Думаешь, у меня глаз нет?!

Она рванула со стены портрет в тонкой деревянной рамочке.

— Я не стану жечь.

— Тогда я сама сожгу! — она сгребла рисунки в охапку и понесла к ласково подмигивающей в углу зала печке. Листы разлетались по дороге, Алла подбирала их, роняла следующие. Ломая ногти, обжигаясь, дергала дверцу. Швыряла листы в огонь. Их было много, они не вмещались, свернутые, не хотели гореть.

— Кочергу дай! — со злыми слезами в голосе крикнула она. Перемазанная сажей, с растрепанными волосами и размазанной косметикой, она походила на ведьму. Дмитрий машинально исполнил приказание.

Она разворошила рисунки кочергой, огонь разгорелся. И она бросила портрет Карны вслед за остальным. Славка вошел неслышно. Он увидел разбросанные по полу альбомные листы, злорадные глаза Аллы, жадно гудящий в печке огонь. Оттолкнув Аллу, метнулся к устью. Не чувствуя боли, выгребал рисунки из пламени. Скрученные, почерневшие, они лежали на полу. Словно в насмешку, проступали на уцелевших лоскутах цветок, морда лошади, осколок синего неба. Глянули из обожженной черноты глаза Карны. Славка хотел закричать — и не смог. Сердце вдруг замерло, потом упало куда-то вниз и забилось часто-часто. Он глянул на мертвое лицо Дмитрия, на ухмылку Аллочки: «… посмотри, как сходит с ума твой братец,» — и сказал тихо:

— Ты их убила.

Там догорали сейчас деревянные стены Полоцка, и копье вонзалось Добричу в грудь, и несжатые колосья падали под копыта, потому что здесь, сейчас совершалась подлость. А он не успел помешать. И он увидел свой последний ненарисованный рисунок: поле, железнодорожная насыпь, комья земли на ней с торчащей желтой травой. А на ржавых рельсах, повернутых к горизонту, вороной длинногривый конь без седока.