Владимир Григорьев: Аксиомы волшебной палочки. Рассказы

Старик выключил телевизор, вышел на воздух. Небо уже почернело, звезды остриями лучей приятно щекотали светочувствительную грудь старика. Легкий бриз накатывал свежие волны озона, и старик чувствовал, как мучительно-сладко разлагаются полимерные шарниры его суставов. Он прислушался к гулу моря, подрегулировал окуляры и опрокинулся в густую влажную траву.

Миллионы светящихся точек подмигивали старику с неба. Где-то на одной из них его братья роботы лихорадочно синтезируют человека. На другой - люди конструируют роботов.

- Да, мой друг, - пробормотал старик, - небо содержит гораздо больше тайн, чем знает наша школьная мудрость… Дважды два - четыре!

Ах, какой это был мальчик! Ему говорили: «Дважды два!» Он говорил: «Четыре!»

«Двенадцать на двенадцать», - настаивали недоверчивые. «Сто сорок четыре», - слышали они в ответ.

«Дай определение интеграла», - не унимались самые придирчивые. «Интеграл - это…» - и дальше шло определение.

И все это в четыре года. Малыш, карапуз, он удивлял своими способностями прославленных профессоров и магистров. Даже академик урвал несколько часов, чтобы посмотреть на малыша. Академик тоже задавал вопросы, ахал, разводил руками. Потом надолго задумался и внятно сказал: «Природа бесконечна и полна парадоксов», - после чего сосредоточенно посмотрел в стену и углубился в себя.

- Ах, профессор, - устало возразил Ваня (так звали нашего мальчика), - пустое! Природа гармонична, парадоксы в нее вносим мы сами…

Это уж было слишком. Академик вскочил и, оглядываясь на мальчика, стал отступать к двери.

- Дважды два - четыре! Так и передайте всем! - весело закричал мальчик вместо прощания.

Таков был Ваня. Исключительный ребенок. И это тем более удивительно, что родители ему попались совершенно неудачные. Как будто не его родители. Может быть, каждый из них в отдельности и любил малыша, но вместе у них это никак не получалось. Отец считал, что гениальность мальчика - итог наследственных качеств его, отца. Мать доказывала обратное. Сын посмеивался над тем и другим, но легче от этого не становилось. Родители ссорились чаще и чаще и, когда это начиналось, Ваню отсылали в чулан. Доступ магистрам и профессорам был закрыт, и широкая общественность вскоре позабыла о Ване, Это случилось само собой.

Но мальчишка перехитрил всех. Он электрифицировал чулан и с увлечением играл в детский конструктор. Да, да, в обыкновенный конструктор, но, конечно, только до того момента, пока ему не попались первые радиолампы.

Он прямо задрожал, когда увидел эту штуковину впервые, он понял сразу, какие возможности таит эта игрушка. Конечно, игрушка. Ведь Ване шел всего пятый год, и он еще не знал, что все эти радиоприемники, телевизоры, мотоциклы, самосвалы и экскаваторы - вся эта техника всерьез. Он полагал, что взрослые просто-напросто играют во все это.

Отец Вани, механик мастерской по починке радиол и магнитофонов, таскал сыну испорченные лампы, а тот разрушал их одну за другой, отыскивая скрытые неисправности. Полупроводниковые детали складывались в особый коробок.

Однажды, когда отец заглянул в чуланчик, сын протянул ему небольшой ящичек.

- Вот, - сказал он, удовлетворенно потирая ладошки. - Учти, это только начало.

В руках отца сияла голубым экраном маленькая игрушка - телевизор.

- Да, - только и сказал отец, восхищенно покрутив головой. Потом подумал, пожевал губами и добавил: - Парень, видать, в меня.

Следующим утром он показал эту штучку сослуживцам, хитро подмигнул и сообщил:

- Моя работа!

Истинный смысл слов остался непонятным, а механика повысили в должности. Теперь начальники частенько отводили его в сторону и доверительно сообщали: «Кузьма Серафимович, вот тут у нас не все получается. Надо бы изобрести…» - «Давайте», - властно обрывал Кузьма и забирал чертежи. Он был простым человеком и не, любил разводить канитель.

Дома чертежи передавались Ванюшке.

- Общественная нагрузка, - ухмыляясь, пояснял отец.

Ваня молча рассматривал схему, потом брал красный карандаш.