Петр Ингвин - Смыжи [СИ]

Такие коммуны долго не жили. Анархисты быстро понимали, что лозунг «Анархия — мать порядка» правилен сам по себе, но неверно ими понят. Хаос — это первая ступень структурирования и, на новом витке, следующая нижняя точка синусоиды после того, как предыдущая структура разрушится от накопившихся противоречий. Хаос не может служить основанием для человеческого общества, он лишь среда, из которого оно, каждый раз новое, рождается. То есть, анархия — действительно мать порядка, но сама ничем упорядоченным не является и без подпитки извне существовать не может. Анархические коммуны самоликвидируются первыми.

Сообщества коммунистических взглядов с любовью к обобществлению и уравниловке существуют чуть дольше, но рано или поздно это не устраивает умных и деятельных, и они требуют особых прав, что не соответствуют коммунистическому духу. Лозунг «От каждого по способностям, каждому по потребностям» привлекает прежде всего ленивых, нерадивых и бесталанных, и когда умные и деятельные понимают, что большинство живет за их счет, то уходят или же перекраивают систему под себя. В первом случае коммуна разваливается, поскольку любой машине, чтобы ехать, нужен двигатель, а в последнем равенство исчезает, и коммунизм перерождается в автократию.

Автократии появляются и из других коммун, это естественный этап в развитии любого общества, где не нашли баланса между правами и обязанностями.

Автократии тоже не живут долго. «Низам» не нравится, что у кого-то больше прав и возможностей, а «верхам» — что никто не хочет работать в полную силу и делить с ответственность с теми, кто отдает приказы. Переругавшись, члены таких общин разбегаются с пониманием, что отрицание хорошего ради призрачного лучшего обычно приводит к худшему.

Последние из списка — религиозные поселения. Прежняя нетерпимость ушла в прошлое, норма «к другим как к себе» заставила пересмотреть приоритеты. На первое место вышла парадигма с тяжелым для искренне верующих названием «Забыть Бога ради Бога». Ее никто не насаждал насильно, она вышла из недр Церкви много веков назад, но долгое время затмевалась красочной мишурой ритуалов. Смысл существования верующих — в жизни по заповедям, а когда встает выбор, например, идти в храм или помочь страждущему — что должен сделать любящий Бога? Библейские фарисеи жили по букве Святого Писания, и молитва фарисея звучала так: «Боже, благодарю Тебя, что я не такой, как другие люди: грабители, обидчики, прелюбодеи. Я пощусь два раза в неделю и даю десятину со всего дохода…» Гордыня зашкаливает, а любовью к ближним здесь даже не пахнет. Уже два поколения, как букву религиозных законов подвинули ради духа, и стали не важны прежние разногласия, Бог ли испытывал Авраама или Авраам Бога, предал Иуда Христа или выполнил тяжелейшую главную роль, без которой не состоялись бы распятие и воскресение, и многое-многое другое. Даже коренные отличия между религиями стали не важны, теперь ничего не важно, кроме желания жить по совести. На первое место вышли добрые дела — не те, которые помнишь, а настоящие. Если помнишь свои добрые дела и можешь о них рассказать или, еще хуже, перечислить, это не добрые дела, а та самая «буква закона», из которой изгнали дух, приснопамятная молитва фарисея. Потому религиозные ритуалы большей частью исчезли, уступив место реальным поступкам и мыслям во славу Бога или богов, в которых люди верили. А периодически образовывавшиеся общины разного толка через некоторое время повторяли судьбу анархических и коммунистических, проходя стадию жесткой диктатуры, уводящей в фарисейство, или угасая в грехе ни за что не отвечающей демократии, когда любое нарушение моральных правил находит «убойное» оправдание «Бес попутал» или прикрывается фиговым листком конструкции «Пути Господни неисповедимы». Мораль в разлагавшихся коммунах подгонялась под запросы, и нормальные люди бежали оттуда в здоровое общество. Для оставшихся создавали закрытую резервацию под наблюдением научно-технического и чрезвычайного блоков. Ученые — историки, социологи и психиатры — получали широкое поле деятельности, а чрезвычайщики контролировали процесс.

Впрочем, коммуны — образования редкие, можно сказать, единичные, и Гаврила Иванович, как чрезвычайщик, отвечавший за общественное спокойствие, знал о них больше, чем кто-либо. Коммуна — это прививка, она необходима, чтобы общество не болело.

Во всех версиях внутреннего вмешательства главный вопрос — как разрозненные дилетанты сделали то, чего не могут объяснить специалисты? Логика подсказывала, что искать виновных нужно в другом месте, но пока не появятся реальные зацепки в каком-то направлении, ни один из вариантов скидывать со счетов нельзя.