Кирилл Берендеев - Мир внутри

– А я рада сообщить, что зрительский состав аудитории за эту неделю вырос и составил девятьсот миллионов человек, – это уже всезнайка Хитоми Мацуки, появившаяся следом. Новое включение табло, впрочем, зрители догадались похлопать и без подсказки. – Наш спонсор, международная информационная сеть «Тейкоку» пообещала еще больше увеличить охват, и подключить к воскресенью Цейлон и южную Индию, – снова бурные и продолжительные, прерванные в апогее фразой:

– А теперь встречайте – последний русский писатель Иван Ильич Головин!

Оба ведущих произнесли имя хором, отчего входящему это напомнило излюбленное всеми жителями острова-мегаполиса караоке. Под бравурный марш Иван Ильич, бодрым шагом вскочил на возвышение, резиново улыбаясь, помахал рукой, отчего аплодисменты немедля превратились в шквальный грохот. Прошел до середины сцены, поклонился, как полагалось, и сел за стол; только тогда овации прекратились. Все это до жути напоминало ему теннисный матч, где-то на стадии полуфинала – и народу в студии прибавилось, и он уже порядком измочален работой. Такахиро приблизился к сцене со стороны зрительного зала, мускусное амбре, долженствующее подчеркнуть мужские качества ведущего, омыло Головина тяжкой волной.

– Иван Ильич, – да когда ж он, наконец, сможет выговорить непокорную букву! Головин невольно покусал губы и тут же снова улыбнулся, так проще, так незаметней: все время улыбаться почтеннейшей публике, – перед тем, как вы просмотрите написанное за прошедшие дни, и приступите к продолжению, у нас к вам несколько вопросов.

– Я внимательно слушаю, – интересно, а сам-то он достаточно хорошо говорит на государственном? Хотя «последний русский писатель» и должен ошибаться, главное, чтобы было понятно, интересно, и… и чтоб ток-шоу могло продолжаться, вещая, хоть на Африку, хоть на Америку. Да хоть на Антарктиду, ведь и там тоже сыщутся такие же любопытные, глядящие на то, как господин Головин, – прелесть выражение, используемое Хитоми, – пишет рассказы в прямом эфире, уже больше двух лет. Желательно одной длины, так, чтобы начав в понедельник или вторник, к воскресенью можно быстро дописать финал и еще устроить викторину по итогам творчества и вручение призов зрителям в студии и специально приглашенным счастливчикам, отгадавшим что-то из вымершей области культуры. Не только и не столько русской: кто сейчас вообще пишет, кроме него? Вернее, так: кто сейчас читает мысли, не могущие поместиться на экран планшетника? Полтораста иероглифов, или примерно пятьсот знаков латиницей. Если человеку приспичило что-то сказать, ему следует ввернуть мысль в эти строгие рамки. И никогда не превышать лимита.

Он поднял глаза на Такахиро. Тот, подойдя к столу, так что оказался на одном уровне с сидящим на сцене, спросил вполоборота:

– Мы давно хотели спросить у вас, почему этот рассказ так сильно выбивается из привычных нам прежних ваших творений?

– Не о девятнадцатом веке?

– Не стилизация под Тургенева, Бунина, Чехова, Достоевского. Зрители успели привыкнуть к вашей стилистике, к вашей атмосфере. И вдруг такой пассаж.

– Я предупреждал, что хотел бы поэкспериментировать в новом своем рассказе.

– И нам это очень интересно, – Хитоми моментально оттеснила коллегу, взяв дело в свои руки. – Тем более, как вы сумели вывернуть классический японский сюжет о вознагражденной добродетели, превратив его в классический русский.

Кто-то похлопал, немного смущенно. К нему присоединились еще несколько человек. Иван Ильич оглядел собравшихся.

Студия, выполненная в бело-зеленых цветах, напоминала березовую рощу, с какой-то странной голубоватой подсветкой рядов. Зрители сидели с трех сторон от подиума, зал наполнился ими до краев, не менее пяти тысяч присутствовало на передаче. И дело не в том, что билеты распространялись бесплатно или организаторы старались заполнить любую лакуну хоть бы и освободившимся на время съемки техником или координатором: шоу действительно имело успех. Недаром его появления ждали, ровно начала теннисной гонки за очередным хрустальным кубком. Неделя через неделю, таков был формат, не менявшийся на протяжении последних двух лет, и только раз он посмел его нарушить. Тогда еще не было березовой рощи Куинджи за его спиной, лишь белоснежные облака, леса, дорога, ведущая в бескрайние дали. Что-то вроде отражения той самой сказочной Руси, ради которой сюда и приходили люди. Понять, если не загадочную душу, то пережить некое ощущение сопричастия. Нет, это слишком высоко. Просто полюбопытствовать. Сейчас компания «Тейкоку» разработала и ввела в употребление моду на Россию конца девятнадцатого века. Два года они держатся в фарватере стиля, два года он пишет рассказы из сгинувшей в небытие истории, немалый срок для скоротечного увлечения. Которым интересуются так удивительно вскользь – подражая лишь во время телевизионных передач.