Роберт Уилсон - Хронолиты

Когда я проснулся в четверг утром, до расчетного времени прибытия оставалось меньше пятнадцати часов. В этот день весь наш этаж изолировали, не пропуская никого, кроме техников, сновавших между мониторами внутри и рядами антенн на крыше. По всей видимости, поступали угрозы от анонимных радикальных группировок. Еду доставляли из гостиничной кухни строго по графику.

Сам город излучал тишину и спокойствие под пыльным бирюзовым небом. После обеда прибыл министр обороны Израиля для короткой фотосъемки. Два фотографа из пресс-пула, три младших военных советника, а также несколько членов кабинета министров последовали за ним в техническую комнату. Парни из прессы таскали камеры на плечах. Министр обороны, лысый мужчина в хаки, выслушал Сью, которая рассказала про разведывательную аппаратуру, и уделил положенное внимание путаным объяснениям Рэя Моузли о льде Минковского – довольно неуклюжая метафора, на мой вкус.

Минковский – физик двадцатого века, который утверждал, что Вселенную можно представить в виде четырехмерного куба. Любое событие может быть описано, как точка в четырехмерном пространстве; сумма этих точек и есть Вселенная: прошлое, настоящее и будущее.

– Попробуйте представить куб Минковского, – объяснял Рэй, – как глыбу воды, которая замерзает (вопреки нашим представлениям) снизу вверх. Процесс заморозки отражает наши представления о ходе времени. Замерзшая часть – это прошлое, незыблемое и неизменное. Жидкая – будущее, изменчивое и неопределенное. Мы живем на границе кристаллизации. Чтобы попасть в прошлое, вам придется разрушать (или, предположим, растопить ) всю Вселенную. Очевидный абсурд: какая сила могла бы отмотать назад жизнь планет, разбудить мертвые звезды, растворить младенцев в утробе? Однако Куан проделал не это, хотя и то, что ему удалось, вызывает изумление. Хронолит, – продолжал Рэй, – это словно горячая игла, вбитая в лед Минковского. Эффект поразительный, но строго локальный. Для Чумпхона, Таиланда, Азии, а возможно, в конечном итоге и для всего мира, это имело странные и парадоксальные последствия. Но луны это никак не коснулось, кометы двигаются по своим орбитам, звезды равнодушно взирают. Лед Минковского кристаллизуется снова вокруг остывающей иглы, и время течет как и прежде, слегка поврежденное, но в сущности не изменившееся.

Министр обороны реагировал на услышанное с едва скрываемым скепсисом – как мулла на приеме в Ватикане. Он задал несколько вопросов, восхитился взрывобезопасными стеклами, которыми заменили гостиничные окна, и одобрительно отозвался о самоотверженности мужчин и женщин, обслуживавших аппаратуру. Он высказал надежду, что мы все узнаем что-то полезное в ближайшие часы, если, не дай Бог, предсказанная трагедия действительно случится. Потом его проводили наверх, чтобы взглянуть на ряды антенн, и фотографы потянулись следом, отхлебывая кофе из бумажных стаканчиков.

Все это, конечно, будет отредактировано для публики, чтобы продемонстрировать спокойствие властей перед лицом кризиса. Незаметно и неотвратимо лед Минковского таял. Линии отеля были перегружены нашей широкополосной системой обмена данных, но я тогда все-таки принял один звонок: Дженис сообщила, что мой отец умер во сне.

Снегопад в тот день занес почти весь Мэриленд, выпало около шести дюймов снежной пыли. У отца был медицинский маячок, передававший сигнал тревоги, когда у него начинало болеть сердце, но к тому моменту, когда приехала скорая помощь, помочь ему уже было нельзя.

Дженис предложила все устроить, пока я за границей (других родственников у отца больше не было). Я согласился и поблагодарил ее.

– Мне очень жаль, Скотт, – добавила она. – Знаю, он был непростым человеком. Но мне очень жаль.

Я попытался осмыслить эту утрату.

И в то же время поймал себя на мысли о том, каких новых травм он избежал, дезертировав из истории именно в этот момент, какую дань он теперь может не платить.

Уже начинало темнеть, когда Моррис постучал в мою дверь и проводил меня обратно в техническую комнату, залитую голубым светом мониторов. Как наблюдателей, нас с ним оттеснили в дальний угол, чтобы мы не путались под ногами. В комнате было жарко и душно, переносные обогреватели грели вовсю. Одетые как на Северный полюс техники потели за своими пультами.

Снаружи в безоблачном небе сгустилась чернильная тьма. В городе было сверхъестественно тихо.

– Уже недолго, – прошептал Моррис.