Геннадий Дмитриев - Настоящая работа смелых мужчин

— Человек должен быть свободен, он сам должен строить свое счастье, — ответил я.

— Свобода, равенство, братство! Ах, какие красивые слова! Только свобода ваша без денег, без работы и без жилья — ничего не стоит. Это не свобода жить — это свобода умирать! А равенство и братство — это равенство и братство нищих на помойке, и не более того! Чтоб самому строить свое счастье, нужно для этого иметь средства. Дайте им деньги, работу, жилье — и они построят свое счастье, но что, что, можете вы им дать?

— Вы представляете себя таким борцом за благосостояние народа, — ответил ему я, — что спорить с Вами трудно. Но какими методами Вы обеспечиваете народу, о котором, вроде бы так печетесь, это благосостояние? Сначала Вы уничтожаете личность человека, производите на свет множество его копий, снабдив каждую соответствующей легендой, а потом этим людям, которые являются уже мифами, а не людьми, не Божьим, а Вашим личным творением, Вы даете то, что называете благом — возможность не умереть с голоду. Лишая людей своей личности, Вы приобретаете право власти над ними. И делаете все это не для людей, а для насыщения своей алчности, которая не имеет границ.

— Да, Вы правильно сказали, я даю людям возможность не умереть с голоду. Да, я лишаю их личности, той личности, которая была раздавлена своим горем, той личности, страдания которой довели ее до безумия. Я даю им новую личность, свободную от страха и боли, свободную от сомнений, свободную от груза прежних ошибок и мук совести. Да, и что Вы заладили — личность, личность! Это все не более, как красивое слово! Человек должен работать, жрать и производить себе подобных, а все остальное — бред! Только избранные могут быть личностью, а остальные, простите меня за грубое слово, просто рабочий скот. И, поверьте мне, они не станут лучше, если вы дадите им свободу.

— Пусть люди сами решают, чего они хотят, — сказал я доктору.

— Ну, что ж, как вам будет угодно, господа. Судите меня, если вам доставит это удовольствие, но ни один суд на этой планете не признал бы меня виновным!

— Поскольку в этом городе нет специальных помещений для содержания людей под стражей, — сказал Валерий, — мы закроем Вас здесь, в вашем кабинете. Учите, доктор, у нашего суда приговор может быть лишь один — высшая мера социальной защиты, как формулировалось когда-то, иными словами — расстрел. А виновны Вы или нет, пусть решают люди, те, кого Вы хотите превратить в биологических роботов.

— Ну, пусть решают, и не переживайте, я не сбегу, уверен, что скоро вы сами выпустите меня.

Мы вышли из кабинета, заперев дверь на ключ. Валера и Коля остались охранять доктора, а мы со Станиславом Викторовичем, как два бродячих проповедника, пошли на улицы собирать людей.

Мы обошли все кафе и рестораны, все парки и скверы, мы убеждали их собраться на площади, обещали рассказать им правду обо всем, что происходит в этом городе — и люди пришли. Я даже не надеялся, что они придут, слишком отрешенными и безразличными ко всему казались их лица, но они, все-таки, пришли. Сначала пришли только трое, потом еще пятеро, потом еще, еще — начала собираться толпа.

Мы вышли на балкон, народ ждал. Сейчас мы откроем им всю правду, они узнают все. Узнают, как жестоко обманывают их те, кому доверили они свое здоровье и жизнь. И тогда посмотрим, доктор Вагнер, куда денется ваша пресловутая уверенность, ваше спокойствие, да толпа просто растерзает Вас!

Толпа внизу глухо роптала, я поднял руку — ропот стих. Я начал говорить. Я рассказал им все, я сообщил, что доктор схвачен и находится в наших руках. Я сказал, что от их решения теперь будет зависеть его судьба, и их судьбы. Я закончил свою речь, вложив в нее все свое ораторское искусство, все эмоции, все чувства, которые переполняли меня. В конце своей пламенной речи я сказал, что доктор Вагнер арестован и ждет суда.

Внизу, в толпе, воцарилось тяжелое, мрачное молчание. Мне стало тревожно, липкий холодок пробежал по спине. Вдруг, где-то в глубине толпы раздался одинокий голос: «Свободу доктору Вагнеру!». «Свободу доктору Вагнеру!» — подхватила толпа. Крик этот ширился, рос, набирал силу, звучал все громче, все уверенней, он плыл над пыльной площадью, над домами, над городом, надо всей землей. «Свободу доктору Вагнеру! Свободу доктору Вагнеру!» — скандировала толпа. Больше я не смог ничего сказать. Мы вынуждены были уйти с балкона под свист, рев и улюлюканье толпы. Но и внутри здания всюду: в коридорах, в кабинетах, на лестничных клетках звенело в ушах: «Свободу доктору Вагнеру!»