Антон Перунов - Всадники

Зато Скворуш молчать и не собирался. Перевесив свою долю поклажи на пленников, которые и так были основательно нагружены, чем он ни на миг не озадачился, Сашко завел легкую светскую беседу с баронессой. Для начала, он предложил ей руку, на которую она с благодарностью и оперлась, как ни пугал ее напористый русин, но дорога оказалась куда труднее, чем она рассчитывала, бесконечный подъем утомлял, забирая силы, и помощь Скворуша пришлась кстати.

Достигнув первого успеха, Сашко не замедлил продолжить наступление. Но вскоре и сам понял, что легкомысленной болтовни не получается. Слишком много труда стоило просто идти. Самому Скворушу дорога давалась не в пример легче, но и он вскоре примолк, сосредоточенно вышагивая рядом с баронессой и лишь изредка подбадривая ее парой фраз.

Путь давался нелегко всем, но единственным, кто выражал свое недовольство, стал освобожденный из плена или как он сам выразился «из мрачного узилища» проповедник. Он то и дело начинал тяжело вздыхать, никто не одергивал его, из уважения к сану. И постепенно Кристоф, осмелев, принялся вполголоса бурчать нечто неодобрительное. Адам, до которого, наконец, также долетели стенания проповедника, внимательно прислушался к тому, что говорил Кристоф.

— Разве это правильно, — размышлял Кристоф, — чтобы какого-то бандита, убийцу и злодея везли на лошадях, со всем почетом и удобством, а благородная девица и другие достойные люди утруждали свои ноги?

Вскоре Борут объявил привал, до цели путешествия оставалось немного и следовало дать отдых людям и животным. Граф, которому уже наскучило одиночество, спешился и присоединился к удобно устроившейся на бурке Скворуша баронессе. Туда же подошел и проповедник.

— Князь гонит нас немилосердно, я же пребывая в узилище разбойном ослабел и изнемог, кусок старой лепешки и то не каждый день и несколько капель воды, а в придачу ежечасные побои, издевательства, насмешки над моей верой. Эти безбожники призывали меня, чтобы посрамить свет, что несу я миру от Бога. Но я твердо стоял на своем и всякий раз повергал бандитов в спорах силой дарованной мне господом.

Проповедник, увлекшись рассуждениями о себе и недавних подвигах во имя Божье, казалось, совсем позабыл про усталость. Баронесса сочувственно посмотрела на него. Граф остался равнодушен, все его внимание было отдано прекрасной пленнице. Скворуш же лишь насмешливо хмыкнул, ясно показав, что никакого доверия к словам проповедника у него нет.

— Граф, ведь у нас есть лошади, а баронесса вынуждена идти пешком… и все ради преступника… разве это благородно, так обращаться с дамой?

Шлоссенберг, вынужденный прислушаться к словам проповедника, оторвался от созерцания красавицы и, нахмурившись, задумался над словами Кристофа. От необходимости отвечать его избавил сам князь.

— Вот что, проповедник, если вы желаете помочь даме, то берите носилки в руки и тащите их до замка сами. — Подождав несколько секунд и не услышав ответа, Борут добавил, — молчите? В таком случае, говорить не о чем. Подъем через десять минут, пора выдвигаться, иначе можем не успеть к закату.

— Госпожа Анна, но ведь есть еще один путь и как я раньше не подумал, позор на мою голову! Ведь вы можете ехать со мной, на крупе «Чорта». Уверен, это куда приятней и легче чем шагать пешком.

Баронесса, уже смирившаяся с очередным броском по горам, и внезапно обретшая спасение, весело улыбнулась графу, выразив полную готовность ехать вместе с ним. Так что вторую половину пути они проделали на спине боевого коня, ведя приятную светскую беседу ни о чем, и доставляя Скворушу немыслимые страдания. Воин ежесекундно посылал безмолвные проклятия удачливому сопернику, но небо осталось равнодушным к его призывам. Вскоре дорога вывела отряд к широкой и цветущей долине, посреди которой привольно раскинулось большое село или даже городок, а в отдалении, на сероватой скале возвышался замок.

— Вот он, — протянув руку, с торжеством и гордостью воскликнул граф, — мой замок, Чернагора!

— Хозяин, хозяин, там люди, караван целый! — в трактир влетел мальчишка лет двенадцати, Митроха — сын старшей поварихи.

— Что ты несешь, щенок! Какой еще караван на ночь глядя? — Недоуменно откликнулся сам трактирщик — изрядно побитый жизнью мужик лет пятидесяти. На месте левой руки у него была культя, да и левая нога плохо его слушалась, за что все прозывали его Куцым. Настоящее имя его — Анфим в городке никто толком не знал.