Песах Амнуэль: Млечный Путь, 2016 № 02 (17)

Ни над одной трогательной сценой из фильма или душещипательной песенкой он ни разу в жизни не пустил скупую мужскую слезу. Чужие несчастья, страдания или радости не трогали его ни капли.

Со временем он понял, что безразличие его устраивает, избавляет от ненужной эмоциональной суеты, отвлекающей от работы ума. А еще дает лишний повод почувствовать себя особенным, не таким, как все. Это было для него крайне важно.

«Если каждый человек — это остров, то я — остров необитаемый и отделенный от остальных безграничным океаном, омывающим меня со всех сторон», — думал он с гордостью за свою независимость.

А для общения у него была Крис — апельсиновая, оранжевая, в золотистой россыпи веснушек, прекрасный собеседник, равный ему по уровню интеллекта, лучший друг и «свой парень». Вот она рядом, под боком, на диване, можно протянуть руку или ногу и потрогать. Интересно, что будет, если протянуть рот, губы, язык?.. Пожалуй, не стоит, неизвестно еще, чем чреваты такие прикосновения, а терять все эти чудеса — апельсиновые, оранжевые, золотистые — нельзя, иначе закончишь в полном одиночестве, как последний из Повелителей Времени.

— Одиночество Доктора имеет экзистенциальную окраску, — заметил он вслед своим мыслям. — То есть оно темно-синее.

— Твой Доктор все время жалуется, — сказала Крис неодобрительно, — ноет и ноет о своем чертовом одиночестве, хотя вокруг него постоянно толпится целая куча народу.

— Не нужна ему эта куча!

— Тогда пусть не жалуется.

— Обычные люди не понимают его.

— Что в нем самом такого необычного? Две руки, две ноги, одна голова, раздутая от эго.

— Он же только внешне похож на человека, а на самом деле…

— О, я уже жалею, что начала, — она раздраженно закатила глаза к потолку. — Только не еще один прогон о Докторе, лучше убей меня сразу!

— Тогда отстань от меня и читай своего Марка Аврелия.

— Кто к тебе приставал? Я лежу себе спокойно, изучаю античный стоицизм.

— Вот и лежи себе дальше.

— Вот и лежу.

— Вот и я лежу!

Такие незатейливые шутливые перебранки между ними могли продолжаться до бесконечности, ни один не желал уступать и сдаваться первым. Но в этот раз Ли, захваченный началом нового приключения Доктора, слишком сильно хотел узнать, что случится дальше, поэтому уткнулся в комикс и противно загнусавил, зачитывая текст вслух.

Гнусавил и нудил он первоклассно, поэтому Крис, хоть и попыталась поначалу заглушить его своим римским императором, не имела никаких шансов на победу и быстро замолкла.

Вскоре воцарилась тишина, в которой лишь мерно шелестели страницы. Ли наслаждался ощущениями. Они вдвоем во всем доме, во всем мире, никто к ним не пристает и ничего не требует. Крис, тишина, Доктор и книги — почти похоже на счастье, хотя точно он не был уверен. Цвет счастья от него ускользал, но, наверное, если он существует, то похож на улыбку Крис: миллион апельсинов и одна свеча.

Он незаметно придвинулся к ней поближе и нырнул с головой в мир Доктора, все глубже проваливаясь в мерцающую реальность космических перелетов и путешествий во времени, пока не очутился там целиком.

Краски того мира слепили, как будто из каждого цвета выжимали сок и плескали в глаза.

Какая-то часть его разума осознала, что он очутился в комиксе, где все было нарисованным, двухмерным и плоским, кроме самого Ли, впившегося взглядом в распахнувшуюся перед ним яркую вселенную. Он знал, что время здесь нелинейно и вращается подобно колесу Фортуны. Можно соскочить в любую эпоху на любой планете.

Ли спрыгнул с колеса и окунулся в сверкающий водоворот красок, затянувший его в воронку.

Он увидел насекомообразное существо с голубыми чешуйками хитинового панциря, и роботов в блестящей серебряной броне, и изумрудно-зеленых ящеров, стоящих на двух лапах, и жгуче-алую траву, и небо, в котором двоилось оранжевое солнце. Цвета обрушились на него, картинки проносились перед глазами все быстрее, пока не слились в одно радужное пятно.

Внезапно хоровод красок остановился, они схлынули, и за ними открылась новая блеклая реальность — угрюмые бетонные стены тюремной камеры. Внутри серого куба Ли увидел темнокожую красотку Марту Джонс, держащую за вялую, безвольную руку грустного Доктора. При взгляде на него Ли понял, что его точит глубочайшая печаль, словно рак души, как ни маскирует он свою тоску фальшивым весельем.

Повелитель Времени заговорил, обращаясь к нему и ни к кому. Его слова вылетали изо рта в комикс-облачках, но были настоящими.