Андрей Неклюдов - Земля Обручева, или Невероятные приключения Димы Ручейкова [litres]

Рядом присел Обручев.

– Горный баран, – молвил он и провел ладонью по жесткой, курчавой на лбу шерсти животного. – Редкое животное в Сибири. Другое его название – архар.

– А он, случайно, не в Красной книге? – осторожно спросил Димка.

– Простите: в какой книге? – не понял ученый.

– Да нет, это я так… – смутился мальчишка, догадавшись, что никакой Красной книги в те времена, в какие он попал, по всей вероятности, еще не существовало [58].

– Мясо – это, разумеется, хорошо, – вернулся к костру Владимир Афанасьевич, – однако придется вам, Тимофеев, нести его в отряд, по крайней мере бо́льшую часть. Мы с Дмитрием поработаем денек в верховьях ущелья, а вы уж потрудитесь скорее воротиться… Туда и тотчас обратно. До вершин еще далеко, а вдвоем поклажу и образцы нам не снести.

– Будет исполнено! – по-военному отвечал богатырь. – Обернусь скоро: завтра к вечеру – там, а на другой день – бегом сюда.

Тушу барана Герасим ловко разделал, шкуру и голову с рогами закидал в стороне камнями, мясо сложил в мешок, выгрузив из него все продукты. Не поместились лишь две задние ноги.

Димка не прочь был бы взять рога себе. Вот было бы супер – показать друзьям эти грозные рожи́щи! Но он вспомнил, что ему некому их показывать. И неизвестно, увидит ли он вообще когда-нибудь своих прежних друзей…

Ночью заморосил дождик. Он сыпал по парусине палатки, точно мелкий песок. Димка спал плохо. Ныли ноги, видимо после холодной воды. Когда он вытягивал их, мышцы икр сводило судорогой. Вдобавок он не мог лежать на спине: болели набитые на пятках мозоли. Но не эти пустяки мешали ему. Его мучил страх. Да, впервые с того дня, как он потерялся во времени, ему стало страшно. Страшно, что он, наверное, уже никогда не увидит родителей, сестры, друзей, никогда больше не увидит мир, в котором он родился и жил. Не будет у него ни кино, ни Интернета… даже вездехода и вертолета ему больше не видать как своих ушей. Как бы ни было ему интересно с Обручевым, как ни привлекательна эта настоящая полевая жизнь, оставаться тут навсегда представлялось ему сейчас пожизненной ссылкой.

Когда он наконец забылся, ему приснилось, будто он стоит на высоченном утесе. А далеко внизу – крохотные фигурки: его отец, мать, одноклассники и учителя. Все они машут ему, призывая спуститься к ним. Но он не может это сделать, потому что он – архар, житель гор. У него могучие красивые рога, он грациозно прыгает с уступа на уступ, трясет рогами, но пути вниз ему нет. И тогда он решает спрыгнуть. Будь что будет! Прыгает и просыпается.

…На рассвете Димка слышал, как Герасим повозился и, кряхтя, выполз из палатки. Он даже костер не стал разводить, а сразу отправился в путь, и слышно было, как скатываются камни из-под его сапог, когда он, очевидно, спускался по склону.

Утром мир показался Димке однобоким: у него заплыл один глаз. Видимо, мошка цапнула за веко. А он вчера радовался, что тут нет гнуса.

День наступил хмурый, неприветливый. Дождь шел, не прекращаясь ни на минуту. От порывов ветра палатка трепетала и дергалась, точно лошадь, заедаемая паута́ми (так здесь называли слепней). Маршрутить было невозможно. Но Обручев, конечно же, не мог не работать: целый день он что-то вычерчивал на карте, записывал в блокноте, пересматривал отобранные накануне образцы пород. Костер было не развести, и потому они ели сушеную рыбу с сухарями, запивая простой водой.

– Скверная погода… – заметил Владимир Афанасьевич, пока они перекусывали. – Но вот что я вам скажу, мой незаменимый помощник. В «поле», в экспедиции даже в непогоду очень важно быть занятым. Если ты занят, увлечен своим делом, голова будет в работе, а не в праздности. Праздность – это самое худшее. Жизнь наша не такая долгая, чтобы тратить понапрасну хотя бы один день. – (А вот Димке всегда казалось, что жизнь, наоборот, бесконечно долгая.) – К тому же труд, особенно мыслительный, дарит человеку истинную радость и делает его жизнь осмысленной и интересной. Сегодня мы не пошли в маршрут из-за погоды, но у нас есть чем заняться: как только я закончу свою работу, я расскажу вам, мой юный друг, о рудах. Руда – это то, ради чего, по большому счету, геологи и трудятся.

Вечер еще только подступал, а горы уже потемнели и как будто крепче обнялись друг с другом, слились в единую каменную громаду, среди выступов и провалов которой, у одной из ее морщинок-ущелий, прилепилась точечка палатки. В палатке сидели на кошме выдающийся русский ученый XIX–XX веков Владимир Афанасьевич Обручев и ученик одиннадцатого класса из XXI века Дима Ручейков. Обручев рассказывал ученику о рудах. Он начал так: