Теодор Когсвелл: Стена вокруг мира

Наконец после трудоемких вычислений Порджи решил, что пора.

В ночной тишине Порджи выбрался через раскрытое окошко и пересек двор, направляясь к дровянику. Очутившись внутри, он аккуратно проследил, чтобы все окна были завешены. Затем зажег свечку. Приподняв одну из досок пола, он извлек свою книжку и запасенные зелья.

Сначала нужно было из глины, которую он взял с кладбища, слепить грубое подобие птицы. Затем, воткнув ей в бока несколько белых перьев от курицы, которую тетка готовила в прошлое воскресенье, он смазал свое творение заранее приготовленной ядовитой смесью.

Луна как раз садилась за Стену, когда он начал читать заклинания. Пламя свечи трепетало на страницах старого фолианта, а Порджи медленно и тщательно выговаривал трудные слова.

Когда настала минута подключить к делу жабу, у Порджи едва хватило духу продолжать начатое; но он напряг волю и сделал все необходимое. Затем, морщась от боли, проткнул булавкой кожу на указательном пальце, медленно уронил три капли крови на грубое глиняное тельце и прошептал:

Порджи наклонился поближе, напрягшись в ожидании. Внутренним оком видел себя строящим гигантскую птицу, крылья которой достаточно сильны, чтобы поднять его над Стеной вокруг Мира.

Проходили минуты, и Порджи наконец увидел все, как есть, — просто вонючий кусок грязи с торчащими из него перышками. Слезы навернулись на глаза, когда он поднял тельце мертвой жабы и тихо сказал ей: «Прости меня».

Его сломанный планер все еще стоял там, где он оставил его, — на дальнем конце верстака. Он подошел и поднял его.

— Ты, по крайней мере, летаешь сам, — сказал он, — и чтобы тебя сделать, мне не приходится убивать бедных маленьких жаб…

Ему пришло на ум, что, возможно, деревянные крылья того большого планера из ящика были слишком тяжелы.

— Может, если бы я достал несколько длинных, тонких жердочек, — подумал он, — и материи, чтобы обтянуть крылья…

В течение трех последующих месяцев мысли Порджи были заняты лишь одним — машиной, которую он строил в просторной старой пещере на вершине длинного холма. В результате он все больше и больше запускал школу.

…Он сидел на траве перед входом в пещеру, дожидаясь темноты. Крохотные мигающие огоньки внизу обозначали деревни, которые одна за другой тянулись по равнине на добрые сорок миль. Охватывая их словно в кольцо рук, простиралась темная и угрожающая масса Стены. Куда бы он ни взглянул, она повсюду вздымалась навстречу ночи. Порджи следил взглядом за ее изгибом, покуда не сделал полный оборот, после чего погрозил Стене кулаком.

— Я еще через тебя переберусь! — яростно шептал он, поглаживая нескладную массу машины, покоившейся рядышком с ним в траве. — Вот эта старушка Орлиха перенесет меня!

Старушка Орлиха являла собой странное сооружение, походившее на коробчатого змея. Порджи прикинул, что он сможет управлять полетом, болтая ногами. Если он подаст их вперед, то переместившийся центр тяжести отклонит нос машины вниз; а откинув ноги назад, можно заставить Орлиху задрать свой клюв к небу. Мальчик пару раз сделал глотательное движение в тщетной попытке смочить пересохшее горло и бросился вперед, отчаянно стараясь сохранить равновесие по мере того, как его вихляющая рысь все убыстрялась и убыстрялась. Стремглав, еще и еще быстрей мчался Порджи, и шаги уже стали прыжками, когда поверхности крыльев постепенно начали принимать на себя его вес. Пальцами ног он скользнул по высокой траве, и вот уже ноги его свободно болтались в воздухе.

Он взлетел.

Не решаясь двинуть даже головой, он скосил глаза налево и вниз. Земля быстро скользила в дюжине футов под ним. Медленно и осторожно он откачнул ноги назад. Нос планера поднялся. Выше, все выше летел Порджи, пока вдруг не ощутил внезапное замедление скорости и какую-то неуверенность движений Орлихи. Почти инстинктивно он снова подался вперед, направив нос планера вниз в быстром нырке, чтобы снова набрать скорость.

Ко времени, когда Порджи поравнялся с подножием холма, он был уже на высоте ста пятидесяти футов. Для эксперимента он немного отклонил ноги влево. Планер чуть просел и развернулся. Скользя над рощицей, Порджи внезапно почувствовал, что подымается, — это его подхватил восходящий поток воздуха.

Планер набрал высоту — десять, двадцать, тридцать футов, — а затем снова медленно начал снижаться.