Иван Лукаш - Зеленый остров [Затерянные миры, т. XXVI]

Я смеюсь, я плачу. Ионги помогает мне сваливать в кабинку провиант. Она тоже смеется и плачет… Ионги, Ионги полунемая…

Но где капитан?

— Капитан! капитан! — я соскакиваю, бегу в лабораторию. Толкаю железную дверь…

— Капитан, откуда свет?

Андрэ повернул ко мне голову. Его сухое лицо ярко озарено.

— Иллюминация снова в порядке, — говорит он.

Его волосы белой бурей подняты над головой.

— Но машина исправлена, капитан. Пора в дорогу…

Андрэ встает, опираясь на стол. Он неузнаваем: его дряхлость исчезла. Что-то гордое и что-то стремительное в повороте головы. Что то непобедимое в стиснутых губах, в том, как твердо прижаты к столу смуглые, крепкие ладони… Он усмехается:

— Я остаюсь.

— Вы шутите не вовремя, капитан.

— Нет, я остаюсь…

Эта покойная улыбка, эта гордая белая голова, это старческое лицо, озаренное сильным пыланием ламп, на миг бесят меня.

— Тогда я возьму вас силой…

Сжав кулаки, я иду на него.

— Остановитесь, выслушайте… — капитан отстраняет меня рукой.

— Хорошо, я буду слушать… Но бензин выгорает… Скорее.

— Ван-Киркен уничтожил все… Мне удалось восстановить… И я двинулся дальше. Я очень близок к концу.

— К какому концу? Я моряк и в ваших ученых исследованиях ничего не понимаю… Торопитесь… Бензин выгорает…

— Я буду говорить просто… Тут на корабле два холма, могилы Стринберга и Френкеля… В них колышутся и дышат мои товарищи… Их тела растеклись по растительным клеткам, по неисчислимым волокнам… Они превращены в травы, но я огородил их, я знаю, где они… А зеленое ущелье, громадные шиповники, папоротники, водоросли, влажные трясины… А смутный рассказ Ионги… А Ван-Киркен, обросший мхами, как жаба… А травы, которые без устали идут на приступ… Поймите, весь этот Зеленый Остров кишит тысячами душ… Когда-то здесь была человеческая жизнь. Но растения победили… Может быть, тот ледяной город у Золотого Пика последний след человека. Травы стерли тут человеческую жизнь, она растеклась по миллионам нитей-волокон, напоила корни, согнулась в узлы зеленых ветвей… Но кругом нас — люди, живые люди, превращенные в травы — и в ущелье, на кораблях, в трясинах — души героев, вождей, воинов, жрецов — слышите, они колышутся, шумят…

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что смерти нет, что Стринберг и Френкель живы… Годы бродил я тут один с этой мыслью… Я многое нашел. Вы видели, что я разгадал сон льда, победил замерзание. Но это открытие меня не утешало… Я искал и я скоро найду обратный путь от травы к человеку, от смерти к жизни. Тогда в тех двух могилах я снова найду товарищей… Как замерзшие проснулись в моих конденсаторах, так и они сольются и встанут в моих цинковых формах… Я уже знаю систему температур и пульсаций, вызывающих живое дыханье… Будет день, когда из темной лаборатории выйдут на солнце мои товарищи, засмеются, протирая глаза, и скажут: — Андрэ, как долго мы спали без снов. Почему ты не будил нас…

— Безумие! — крикнул я, закрывая ладонями лицо, точно защищаясь от призраков.

— Нет!

Лицо капитана в пылании ламп, запавшее, иссеченное морщинами, с пустынным огнем остановившихся глаз — ужасно и величественно дрогнуло, точно от удара молнии.

— Нет, не безумие. Будет так. Будет.

И тогда донесся подавленный вопль. Я задрожал: это голос Ионгайи.

Мы оба бросились из каюты…

У лестницы в трюм мы наткнулись на комья серых куриных перьев в крови. След, след…

По лестницам, где медные поручни сверчены в жгуты, я сбежал в глубину темных колодцев-трюмов. Андрэ отстал…

Пробоина в борту… Края заросли косматым крапивником, точно из воздушного грота видна зеленоватая мутная даль острова.

В косых столбах света из пробоины, как миллионы ржавых игл, кружатся семена трав…

Тут на железном полу, дорожкой красных монеток, замелькали капли крови.

След, след…

И у трюма я наткнулся на Математика.

Крыса лежала на спине, с подогнутыми в сухие горсточки лапками. Шерсть сбилась на животе от сгустков крови. Голова размозжена.

Ярость затрясла меня.

Сжимая парабеллум, я крался в трюмы.

Из-под босой ступни осыпался песок, шуршали вороха свисающих водорослей…

Тьма трюмов, пасти железных пещер… Стены сочат влажную плесень… На железный пол, мне на голову, каплет противная, теплая слизь, травяная жижа.

Я крадусь между бочек, ящиков, обросших мхом, давно превращенных в мягкие скаты, курганы…

Внезапно во тьме подо мной мигнул красноватый туман огня…