Наталья Берген - Лаборатория бога

Так, стоп. С вызовом?

Я вытирал руки кухонным полотенцем, когда заметил, что в ее взгляде бушует что-то новое. Это контрастировало с настроем девушки на веранде.

– Думаешь, я не замечаю? Что ты не в порядке?

Я стоял не шелохнувшись.

– Рита жаловалась на тебя. Не часто, но жаловалась. Иногда мне кажется, что она сама виновата. Не могла понять тебя. Привести в чувство.

Подруга жены подняла с пола осколок вазы. Только теперь мне стало казаться, что она выпила. Белла определенно выпила. Просто там, на веранде, я этого не заметил. Куда мне? Сам еле на ногах стою.

Бросив на столешницу кухонное полотенце, я направился в зону гостиной, чтобы лучше слышать подругу жены. Сложенные на груди руки – привычная закрытая поза, – и можно делать вид, что я из глупой вежливости, не из любопытства и нужды в общей проблеме, слушаю ее бредни.

– Рита рассказывала про твои сложные отношения с отцом. Ты всегда был замкнут. Что-то еще. А я молотила своим грёбаным ядовитым языком, поддерживая ее. И думала заодно, что помогаю с отдушиной. А еще думала…

Белла опустила глаза.

– А еще я задавливала что-то в себе, когда обсуждала тебя. Я так прикипела к этой болтовне, этим осуждениям…

Часть слов посыпалась в пропасть молчания. Белла подняла подушку с пола и опустилась с ней на диван. Словно обняв подушку можно говорить с большей легкостью.

– Извожу себя весь день. Ведь я предаю ее, думая об этом, так? Думая о тебе.

Мне захотелось вернуться к раковине и подставить лицо под струю холодной воды. Что? Думая обо мне? Эта женщина измывается надо мной.

– Послушай, все это очень странно…

– Ты же такой загадочный, – Белла сжала подушку, будто хотела ее задушить. – Но я раскусила тебя. Я знаю тебя лучше, чем Рита. Ты думаешь, все ненавидят тебя. Ты думаешь, я тебя ненавижу, и ненавидишь в ответ. Совесть грызла меня всю ночь. Но я решила прийти и сказать все как есть. Все это время я кривила душой. Поддакивала Рите, распыляла ее недовольство, а сама думала… какой ты привлекательный.

Впервые за все время Белла мягко посмотрела на меня. Не сыпала искрами раздражения и негодования. Полутьма комнаты смущала. Интимная обстановка делала откровения Беллы по-странному уместными. Я решил включить свет.

***

Отец привел ее через месяц после смерти матери. Но я догадывался: они встречались и раньше. Этот цитрусовый наглый флер давно вызывал подозрения. Им пахло сиденье в машине. Им веяло от отца, когда он приходил поздно вечером. Она была тенью в жаркий полдень. Прохладным водоемом, перед которым вожделенно скидывают одежду, чтобы успокоить потный зуд в жару. «Бедный мальчик» и «несчастное дитя» – так она называла меня. Меня четырнадцатилетнего, отчаянно пытавшегося содрать эту дрянную этикетку «пожалей меня».

Отец как будто смягчился и стал ко мне добрее, но я был достаточно умен, чтобы понять: это все, чтобы быть благородным мачо в глазах новой пассии. С мамой он был собой: агрессивным отвратительным мужланом. С ней же он играл роль.

Я сливался к бабушке с дедушкой, когда приходила эта женщина. А вечером возвращался домой и видел открытые банки с газировкой, коробки из-под пиццы на вынос. Эти двое не утруждали себя в выборе времяпровождения: жрали, смотрели телик, трахались, выезжали на посиделки с друзьями.

Отец бросил пить, но это меня не радовало. Все повторялось снова и снова: пустые банки из-под газировки, картонные коробки, запах шампиньонов и сервелата, киношка, под которую можно жевать не заморачиваясь. Она же оставляла после себя душный след: наглый, скребущий душу цитрус. Запах во плоти. Бери и собирай в банку, словно бусины.

Я ненавидел их.

А еще больше я терпеть не мог следы времяпровождения этих двоих.

Казалось, отец так же рьяно разбрасывал их, как когда-то уничтожал мамины.

***

Белла приблизилась и положила руку мне на плечо. Мы стояли среди поля брани. Казалось, стоит отвернуться – и поверженные предметы зашевелятся, конвульсивно задергаются, попробуют встать. Хотелось спрятать их за семью замками.

Белла обняла меня и заплакала. Мы стояли так минут пять, не меньше, долбаные минуты извивались, как скользкие угри, и ползли медленно. Я не был против, даже так: мне хотелось этого объятия. Хотелось растворить хитросплетения мыслей с помощью банального человеческого тепла.

И – теперь я это отчетливо ощущал – Белла не раздражала меня так сильно, как раньше. Немного стыда и неловкости, телепающиеся минуты и… ничего…