Борис Штерн - Феникс сапиенс [калибрятина]

Глава экспедиции, капитан Сэнколин Дардиан, знаменитый гео­граф, автор теории динамики ледниковых щитов, рассчитавший трек юго-западного сектора европейского щита, что и определило цель экспедиции.

Главный инженер и менеджер экспедиции, старший помощник капитана Крамболиан Гурзон, мастер на все руки, воссоздавший этот корабль из пустого корпуса всего за полгода.

Врач экспедиции, преданная супруга капитана Маниова Банга, известная благотворительница, создательница и вдохновительница лучшего в Александрии детского дома.

Офицер, защитник и опора экспедиции Сторгинзор Дардиан. Профессиональный солдат с большой буквы, феноменальный стрелок, защитник отечества теперь будет защищать лучших сынов отечества вдали от родины.

Профессиональный археолог Александрия Акламанда, душа экспедиции, ибо что такое археологическая экспедиция без архео­лога?!

Анколина Дардиан, переводчик экспедиции, лингвист, знаток живых и мертвых языков — именно она первой поймет письмена на артефактах древней цивилизации, именно на нее ляжет бремя контактов с хмурыми аборигенами.

Эстимьян Ардон, юнга экспедиции, сын героя-полярника Андара Ардона, навсегда ушедшего в белую мглу Арктики. Сын, будучи принят семьей Сэнка после безвременной смерти его матери, пошел по стопам обоих отцов, и, несомненно, этот смышленый упорный парень когда-нибудь пойдет дальше них.

А теперь снимите брезент!

Четыре человека в мгновение ока стянули брезент с кузова грузовика. А там в кузове четыре барабана — два огромных, два поменьше, четыре трубы, полутонный оркестровый колокол и семеро музыкантов! Только-только председатель крикнул дирижеру «Давай!», как издалека послышались звуки полицейских сирен.

— Подождите-подождите, — сказал председатель. — Кажется, к нам кто-то еще…

Звуки сирен приблизились, за лавками возникло замешательство, оттуда показались пешие полицейские, призывающие народ расступиться, потом медленно выехал черный «шишковоз», далеко проехать не смог, остановился, и из задней двери вылез белобрысый взъерошенный мэр Александрии.

— Подождите, дайте сказать, — кричал мэр, пробираясь к стремянке, — я только что узнал от пресс-службы… Дайте, пожалуйста, пройти.

— Извините, — сказал мэр, взобравшись на стремянку и получив мегафон, — мне только что сообщили о замечательном событии, мои помощники узнали о нем из прямого телевизионного репортажа с этого места двадцать минут назад. И вот я здесь, чтобы засвидетельствовать свое восхищение горсткой отважных исследователей, бросивших вызов северным ледникам и консервативным научным авторитетам. Я уполномочен предать также слова поддержки сотрудников мэрии, которые сейчас наблюдают за происходящим через телеэкраны. И сейчас прибудет еще один привет от мэрии (мэр достал из кармана радиопередатчик, приложил к уху), сейчас прибывает. Уж извините, чем он был заряжен, с тем и прибывает.

За лавками раздалось и стихло рычание серьезного транспорта.

— А теперь музыка! И отдать концы! — скомандовал мэр.

И грянул морской марш, с барабанами, трубами и полутонным колоколом. «Петербург» медленно отчалил, стал разворачиваться по дуге, набирая ход, и тут из-за лавок загрохотали пушки, засвистели снаряды и с оглушительным грохотом и ослепительными вспышками стали рваться в вышине над гаванью. Люди втянули головы в плечи и закричали «Ура!», солнечный свет померк, небо покрылось дымом, который освещался изнутри вспышками, как грозовая туча молниями, грохот, шипение, свист, треск, восторг. Наконец фейерверк стих, люди на берегу вытянули головы из плеч и замахали руками, белыми шляпами, что-то кричали.

— Эй, Алека, Кола, зачем вы все этот тарарам накликали? Неужели нельзя было уплыть спокойно?

— Дядя Сэнк, клянусь, и в мыслях не держали, мы просто пошутили. А про фейерверк и большое начальство ты сам сказал.

— Ну и шуточки у вас… Ну да ладно, я видел, Инзор даже прослезился от этой церемонии. Может, и есть в ней какой-то смысл.

Скоро современная отстроенная Александрия осталась за кормой. Потянулся зеленый берег, а за ним, за длинным пологим подъемом стояли руины древней Александрии. Они тянулись в глубине берега еще час с лишним — где-то присыпанные песком, где-то заросшие лесом, где-то на свет выбивались монолитные бетонные колонны, лишь слегка подъеденные многими тысячами лет. Сэнк стоял за штурвалом и думал.

— Ты ведь видел эти развалины? — говорил про себя Сэнк, обращаясь к Праотцу. — Видел их почти такими же, когда шел от устья Нила. Что ты думал об их былых обитателях? Возникал ли у тебя тот же вопрос: куда они делись, что с ними случилось? Наверняка ведь возникал, ты же обладал таким же разумом и вообще был мне сродни — я прекрасно понимаю те чувства, те страсти, которые двигали тобой, которые выдернули тебя из африканских глубин. Они ведь точно те же… А как звучит твое имя? Звонко или гулко? Предположим, Зедонг, почему бы и нет? И гулко, и звонко. А ведь ты со спутниками наверняка шел вдоль берега через такие же сосны и можжевельник. Наверняка они тебе понравились — смотри, эти деревья и сейчас здесь, почти ничего не изменилось, только вода поднялась метра на четыре — на севере чуть потеплело, ледники подтаяли. Впрочем, ты ничего не знаешь про ледники…