Борис Штерн - Феникс сапиенс

На следующее утро экспедиция направилась к тем самым странным утесам, по которым путешественники издалека распознали Большой Курзыц. На сей раз зашли по берегу выше по течению и спустились по склону долины к шести утесам — высоким и ровным. Между ними зияли раздваивающиеся пещеры — широкие, уходящие вниз, в полумрак. Оттуда тянуло холодом, сыростью и неведомой жутью. Камнебой кинул вниз булыжник, камень долго скакал по крутому склону пещеры с нарастающим гулом — удары камня дробились, усиливались. Камень затих, но тут же раздался хоровой писк и шум. Он быстро усиливался до оглушительного и невыносимого гвалта — из пещеры вылетела туча крыланов, сделала два круга и втянулась назад в пещеру с затихающим гвалтом, переходящим в шорох.

Путешественники, поежившись, ушли от греха подальше на поиски добычи в более теплых и светлых местах.

Они никогда раньше так не страдали от чудовищной бедности своего языка. Тяжелый серый прут; красная тяжелая лента; прозрачный плоский слой; плоский каменный слой; коричневый диск; ровная скала с ровными углами; круглый провал; бурая труха; зеленая труха; то, во что можно наливать воду; липкая чернь; коричневый жир. Они так и не смогли поименовать все, что принесли из интересного жутковатого места, которому не смогли придумать лучшего названия, чем Большой Курзыц. Вообще говоря, их язык не был убогим. В нем была масса оттенков для выражения чувств, особенно ярости — 25 синонимов; множество слов для обозначений оттенков цветов (28) и естественных форм (46 слов); для разновидностей дождя (21 слово). Но он был ужасно беден во всем, что касалось геометрически правильных объектов сложнее круга, шара и треугольника, и полностью немел перед новыми находками. Тем не менее, некий выход нашелся сам собой.

Мамаша наблюдала, как Прыгулька с Веселькой играют с коричневыми дисками, безуспешно пытаясь сложить их в стопку.

— Что это у вас такое? — спросила она.

Прыгулька протянула ей один из дисков и ответила:

— Это зыла.

— Ну что же, пусть будет зыла. Эй, Камнебой, знаешь, как твои коричневые круги называются? Так знай, «зыла» — замечательное название, прямо точь-в-точь подходит.

— И правда, похоже, хотя слова такого отродясь не слышал. Пусть будет зыла.

— Эй, Приемыш, — крикнула Мамаша, — иди-ка сюда! Вот то, что у тебя в руках, как оно называется?

— Не знаю… То, во что наливают воду… Не кувшин, а другое, прозрачное с узким горлом.

— Разве это имя? Ну-ка, дай его Весельке, пусть скажет, как он называется на самом деле.

— Веселька, как называется эта вещь?

— Не знаю, надо сначала поиграть с ней.

Веселька побежала к реке, набрала воду, прибежала и полила травинки, которые тем временем посадила в песок Прыгулька. Затем, сбегав еще раз за водой, сообщила:

— Тулб, он называется тулб.

— Эй, Приемыш, слышишь, в чем ты теперь будешь таскать воду почем зря?

— В тулбе… Да и правда, тулб, похоже. Зная, в чем носишь воду, приятней носить!

— А ты, Землевед, что ты носишь с собой повсюду, с чем, чувствую, скоро будешь спать вместо меня? Что это за тяжеленная длинная штуковина? Ну-ка, покажи ее малышкам!

— Прыгулька с Веселькой долго ощупывали, обнюхивали, скребли тяжелый прут Землеведа. Для игр он был слишком тяжел, но вызывал у малышек уважение, доходящее до благоговения.

Наконец Веселька с придыханием сообщила:

— Зандын!

— О, мне нравится, — отреагировал Землевед. — Сейчас возьму зандын и отковырну им ту глыбу. Звучит! Как у них это получается? Почему мы не можем придумать имена для новых вещей, а у них от зубов отлетает? Будто дышат новыми словами.

— У нас с тобой мозги костяные, а у них — травяные. Растут и шевелятся.

— Ну да, они же учатся говорить, узнают по несколько новых слов в день. Что им стоит выдумать еще парочку?! А знаешь, что я думаю, Мамаша, сейчас я соберу всех и пойдем учиться плавать. Кувырнулись один раз мы с Остроглазом, а если бы не успели пристать и кувырнулись все вместе?! Сколько бы нас осталось после этого? Кто знает, что еще ждет впереди. Тебя в первую очередь научу — ты у нас самая ценная.

— А я умею плавать.

— Как?! Как, с каких пор? Я с тобой больше двадцати лет живу — никогда не плавала!

— Плавала. Просто ты со мной на речку ни разу не ходил. И здесь на реке плавала — ты же сразу, как приставали, исчезал — то охотиться, то дрова собирать. Ни разу не искупался со мной!

— А кто же тебя плавать научил? Где, когда?

— Давным-давно, когда я девочкой была. Сначала старшие подруги научили, потом лягушки.