Игорь Маранин - Восьмой участок кладбища [СИ]

— Спецназ всего на полчаса опоздал, на, — сообщил он. — Я в журнале читал: во время войны в пустыне потерпел крушение НЛО. Арабы успели первыми и все инопланетные технологии себе забрали.

— Ты чо несёшь, Лопата? Какие технологии?

— Телепатические. Против них танки и самолёты бессильны. Потом мы их телепатов ликвидировали, но было уже поздно, на.

Закончив фуэте, Моська глянул на раскрасневшегося землекопа и заржал во весь голос. Отсмеявшись, директор сел на велик и сказал уже совершенно серьезно:

— С заводом я вам не помощник, его давно закрыли. Но детектив одобряю, можете гулять до завтра на все четыре стороны. Ежели не узнаете до утра, откуда могила — выкапывайте к чертям! Я на своём кладбище самоуправства не потерплю. Ясно?

— А с зарплатой чо? — на всякий случай уточнил Салов. — Не будете штрафовать?

— Буду! — решительно заявил директор. — За кошечек.

И уехал с такой скоростью, с какой ещё ни один комар не летал.

— Знаю я одного человека, на, — произнёс Лопатин, провожая тяжёлым взглядом Моську. — Он на том заводе лет сто отработал, а может и двести. На Садах живет. Пошли?

По соседству с покойниками текла совсем иная жизнь, там расположилось несколько дачных обществ. Крайние огороды выходили к могилкам, и не знающая ремня и страха детвора бегала по ночам пугать друг друга на кладбище. Проводив недобрыми взглядами директора, землекопы двинулись в сторону садов. Но не успели сделать и полсотни шагов, как Лопатин резко остановился и замер в неестественной для себя позе.

— Да ну на! — не веря собственным глазам, сказал он. — Мы ж тебя закопали!

У оградки вылизывал шерсть большой рыжий кот.

— Ты чо, Лопата, совсем шизанулся? — остановился рядом с ним Салов. — Тот тёмным был.

— Точно тёмным?

— Зуб даю! Веди к твоему Степанычу.

— Семеныч он, — приходя в себя, поправил Лопатин.

Старик гостям обрадовался.

— Почитай круглый год здесь живу, — ставя на плиту чайник, рассказывал он. — А чего в городе делать? Печка в доме есть, тишина, покой. Короче, зимой я за негласного сторожа, кое-кто даже доплачивает, чтобы за домиками приглядывал.

— А Верки Сычевой дача здесь, не знаете? — неожиданно спросил Салов.

— Верки-то? Здесь, неподалёку.

Землекоп удовлетворённо хмыкнул: выходило, от Веркиной дачи ходить на работу даже ближе, чем из дома.

За чаем перешли к разговору.

— Ох, и завод у нас был! Немецкие станки, лучшая в России пластмасса. Канистры, ведра, тазы — у меня до сих пор в сарае десять штук валяются. Лыжи детские. Пробки винные. Чего только не делали!

— Ты Степку Незаметного помнишь?

— Всех вроде помню, а такого нет, извините, мужики. Был бы дома — позвонил кадровику. А здесь у меня и телефона нет.

— Как ты ваще без телефона живешь, на?

— Да зачем он мне? Раньше, как было: договорились люди встретиться и каждый вовремя приходит. Ну, пять-десять минут не в счёт. А сейчас? Чуть что, сразу за телефон хватаются: опоздаю на полчаса, буду через час… Тьфу! Или взять компьютеры ваши. Мне в банке квитанцию об оплате капремонта полчаса печатали. То у них программа зависла, то пароль изменился, то связи с базой данных нет. Вот даже кнопки эти поганые в лифте? Раньше войдут люди и спрашивают: какой вам этаж? А теперь? Каждый свою кнопку нажал и едут молча.

— Ну хоть номер этого кадровика ты помнишь?

— Номер-то? Помню, конечно. Память у меня хорошая.

— На тебе телефон, звони.

Разговаривал Семеныч долго: болячки, поликлиники, погода, урожай…. Салов уже злиться стал, но тут старики перешли к делу. И за пять минут выяснилось, что Незаметный Степан Иванович уволился с предприятия за год до кризиса: его избрали депутатом районного совета. В совете он работал два срока подряд, но затем какой-то горлопан понравился избирателям больше. В последние годы сильно болел, врачи говорили — последствия ранения в живот. Кадровик действительно знал много, они были соседями.

Попрощавшись, Семеныч отдал трубку Салову, поправил очки и хмуро посмотрел на гостей.

— Чего ж вы мне голову морочите? — спросил он.

— В смысле, на? — не понял Лопатин.

— С бородой у вас кто из землекопов?

— Михалыч.

— Вот он и хоронил вчера. Кадровик его в последний путь провожал, говорит, мужик очень хороший был. Только скромный шибко.

Контора кладбища, отделанная мрамором и гранитом, тонула в лучах заходящего солнца. Заасфальтированная площадка, расчерченная косыми белыми полосами под парковку машин, почти опустела. Но привычной томной вечерней тишины не было и в помине. Над маленьким Моськой нависал огромный бородатый мужик со здоровенным фингалом под заплывшим глазом.