Исай Лукодьянов - Незаконная планета

— Звуковой речи у них нет, но они, безусловно, как-то общаются, обмениваются информацией, — поднял глаза на друга Заостровцев. — Да, вероятно, направленной мыслью… В общем, надо попробовать, Алеша. Пока мы крутимся по орбите, мне нечего делать на корабле. Ты только присмотри за системой регенерации воздуха, в определенные часы будешь включать вентиляцию…

— Если я тебя отпущу, то пойду с тобой.

— Нет, Алеша, ты начальник экспедиции, твое место здесь.

— Чейс заменит меня. — Морозов поднялся. — А я пойду с тобой. Баркли заболел, и я все равно собирался идти, чтобы продолжить исследование города. Покойной ночи, Володя.

Со странным чувством смотрел Морозов, как стекаются аборигены к Дереву. Как будто не пролетело пятнадцати лет и он все еще стоит тут, плечо к плечу с Лавровским, пораженный открывшимся зрелищем, и сейчас Лавровский крикнет: «Почему вы не снимаете?»

Но не было Лавровского — рядом стоял Володя Заостровцев, молчаливый и серьезный. Стоял, подавшись вперед, будто готовый кинуться в драку, Станислав Коротков. Оператор Грегори Станко, ведя киносъемку, передвигался вдоль длинной вереницы аборигенов.

Плутоняне заряжались, поочередно припадая контактной пряжкой к концевому блоку нижней ветви Дерева. А к Дереву подползали «поезда» и, не останавливаясь, текли по стволу и ветвям. Несколько ветвей, согнувшись, упирались концами в грунт. И вон уже стоит одна отделившаяся, и по ней тоже текут энергоблоки…

Эти дочерние конструкции не нравились Морозову. Он сфотографировал их, чтобы к концу дня сделать новый снимок и уточнить скорость их роста. Затем скомандовал садиться в вездеход. Грегори в своей машине поехал на юг, к Драммонду — приближалось время телепередачи на Землю. А Морозов, Заостровцев и Коротков в другом вездеходе направились к подножию горной гряды — к месту, где Баркли обнаружил погребенный город.

Так он, Морозов, решил: не «распылять» группу, держаться вместе, втроем. Они двинулись с вибраторами в руках вдоль хребта, к северу от местности, разведанной Баркли, сверяясь с составленной им картой. Медленно шли они по твердому грунту, неуклюже перепрыгивая через мелкие трещины и обходя крупные и глубокие. Спустя несколько часов вернулись к вездеходу, в кабине сняли ленты с самописцев сейсмографа. Правильное чередование выступов и впадин не оставляло сомнений: здесь простирался город. Он занимал площадь не менее десяти квадратных километров, как прикинул Морозов, и до северной его границы они еще не дошли.

Отметив на карте разведанную часть города, Морозов призадумался. Идти дальше на север вдоль хребта? Но город может еще тянуться на многие километры. А времени мало. Дерево растет быстро, и эти ветви, отделяющиеся от него… Не столько понимал Морозов, сколько чутьем угадывал: более всего опасны эти ветви.

— Вот что. Предлагаю прекратить сейсморазведку города. Давайте вернемся сюда, — указал Морозов точку на карте, где начинался открытый Баркли тоннель. — Отсюда тоннель тянется на восток, к городу. Попробуем пойти в обратном направлении и посмотрим, куда он приведет.

— Баркли хотел это сделать, — сказал Коротков, вытянув из горла скафандра крепкую мускулистую шею и разглядывая карту. — Он считал, что тоннель ведет к тау-станции.

Морозов провел на карте прямую, продолжающую тоннель в противоположном направлении.

— Похоже, что так. — И сверившись с репитером гирокомпаса: — Значит, пойдем курсом двести шестьдесят пять. Почти строго на запад. У тебя нет возражений, Володя?

Заостровцев качнул головой. Он и двух слов не вымолвил сегодня с той минуты, как десантная лодка на восходе солнца мягко приземлилась в этой сумрачной долине. Его высокий лоб, к которому будто был приклеен аккуратный черный зачес, покрывали капельки пота. От еды Заостровцев отказался, только выпил чашку кофе. Да и Морозову не хотелось есть, с трудом заставил он себя проглотить бутерброд с куском холодного мяса. А Коротков поел хорошо, у него-то аппетит был несокрушимый.

Морозов подогнал вездеход к тому месту, где Баркли начал исследование тоннеля. Снова сверился с картой. Потом все трое вышли из машины. Коротков установил экран, запустил кинопроектор, и — в который уже раз! — в черном небе Плутона высветилось пестрыми, нездешними, бегущими красками квадратное окно.

Морозов же и Заостровцев, ведя перед собой вибраторы сейсмографа, прямиком направились к мерцающему светлячку Дерева. Аборигены шли им навстречу или обгоняли длинными прыжками. Они не обращали внимания на разведчиков. Но Заостровцев останавливался то и дело, вертел головой, будто его окликали, напряженно всматривался. Морозов тоже останавливался, ждал. Не торопил друга. Вон появился абориген с палкой, «жезлоносец», и сразу, как по команде, ускорилось движение других аборигенов. Ну как же — начальство пришло… Кто он все-таки, в каких отношениях с мохнатыми работниками пребывает? Рабовладелец? Надсмотрщик? Жрец энергетического храма? Морозов смотрел на плоское серое лицо «жезлоносца», на широкий нос, будто раздавленный боксерским ударом, на узкие недобрые глаза, — но ведь это разумное существо, а разуму свойственно стремление понять , почему же плутоняне решительно отказываются от малейшей попытки понимания, почему предвзято, априорно враждебны? Он мысленно ставил себя на их место, как делал это уже не раз: вот прилетели незваные гости, непохожие, чужие, они разгуливают по моей земле, — должен ли я их ненавидеть за непохожесть, за чуждость? Но подстановка не получалась, была неправомерной: невозможно человеку выпрыгнуть из собственной шкуры.