Песах Амнуэль - «Если», 2015 № 05 (243)

Все дело было в растениях, а точней, в плоских драгоценных кристаллах, игравших здесь роль листвы. Днем растительность высасывала так много влаги из воздуха, что нос у меня пересох, как Долина Смерти, несмотря на умеренно теплую погоду. Воздух был совершенно стерилен, а бесконечные ряды и спирали хрустальных гребней, видневшиеся повсюду, куда ни падал взгляд, вызывали у меня головокружение.

Многие «листья» оказались крупней и прозрачней, чем я представляла, сквозь них виднелись другие и так далее, и так далее. Цветовые комбинации были не просто невообразимо сложными, они менялись с каждым дюймом, который проползал мой верный, хотя и несуразный скакун.

Наши краулеры ничем не напоминали стандартные миниатюрные танки, весело катавшиеся с помощью гусениц, пока не врубали гравитационные заглушки и не взмывали вверх. Накося выкуси. Куда больше они смахивали на глубокие ведра с безумным движком. Инженеры ЭР — все как на подбор гении калибра Приама — создали сложную систему протекторов, имитирующую способ передвижения местных животных и щадящую глинистую поверхность планеты. А результат? Мы вкатились в лес примерно на той же скорости, на которой я могла бы передвигаться пешком. Поначалу я была даже рада тому, что мы едем так медленно, но потом, когда мозг приспособился к окружающей обстановке, эта радость угасла.

В какой-то момент наш проводник в неизведанное, угрюмолицый разведчик по имени Нил Кориака с УВ-пушкой в набедренной кобуре и аптечкой в заплечном мешке, немного опередил нас. Я воспользовалась этим, подогнав свой краулер ближе к Приаму. С того момента как мы покинули корабль, нам так и не представилось возможности поговорить наедине, потому что наедине нас не оставляли. В лагере мы тоже жили раздельно. И можете не сомневаться, у меня было что ему сказать.

— Хотелось бы мне верить, что ты знаешь, что делаешь, — как можно тише прошипела я.

Приаму хотя бы хватило такта на то, чтобы поежиться.

— Думаю, мы скоро это узнаем. Ты заметила кое-что странное в отчетах?

Я нахмурилась, пытаясь подстегнуть работу мозга и вспомнить «кое-что странное» в записях, где странным казалось все.

— Ничего специфического.

— Ай-яй-яй. Слушай, если наш Орлиный Коготь будет торчать поблизости, когда мы доберемся до эбретонцев, тебе придется его на минутку отвлечь.

Я вскинула голову, но по разведчику никак нельзя было сказать, что он нас услышал.

— Что значит «отвлечь»?

— Сделай так, чтобы он повернулся ко мне спиной или встал как-нибудь так, чтобы не видеть, что я делаю. Только на секунду.

Я хотела было высказать Приаму все, что думаю о его затее, но тут Кориака притормозил и махнул в сторону полянки примерно в десяти метрах впереди. Мы слезли с наших тормозных машинок, нацепили снегоступы и побрели к просвету следом за разведчиком. По дороге Кориака опустил мешок с аптечкой на землю. Мне внезапно стало крайне неуютно при мысли, что оружие есть только у него.

— Разве это не чудесно? — спросил меня Мика.

Его большие глаза восторженно блестели.

— Рада, что ты развлекаешься, — проворчала я в ответ.

С близкого расстояния и в жизни гексакоровы выглядели куда больше и внушительней, чем я ожидала. А также более странно и мерзко. Шестигранной была не только общая форма их тел, как я помнила из записей, но и все мельчайшие структуры, включая даже щели, куда втягивались шары на ножках. У каждого в верхней части туловища было по шесть разноцветных глаз, причем, если провести между ними линии, получался широкий шестиугольник, посреди которого торчал невысокий бугорок. Я бы сказала, что это седьмой глаз, но эти твари ни в чем не знали меры. На каждом из их щупалец, заканчивающихся двупалыми отростками, тоже были глаза. Хотя оттуда, где я стояла, подробностей было не разглядеть, я поставила бы на шесть на каждом щупальце. Странно, но единственным исключением из правила было количество этих самых щупалец. Наше маленькое стадо состояло из четырех особей, оснащенных местными радиобраслетами. У двух гексакоров было по пять щупалец, а у двух других семь. В этом мне почудилась какая-то непоследовательность.

Одной из мерзких особенностей оказался запах. Будь он чуть более едким, его невозможно было бы перенести. Мы не фильтровали воздух для дыхания, так что мне достался полновесный заряд вони, напоминавшей о помойке, пораженной халитозом.

Второй гадкой чертой была многоцветная слизь, сочившаяся из щелей на теле гексакоров. Я видела ее в записях, но ошибочно приняла за блестящие кожные покровы.