Николай Ютанов - «Если», 2017 № 01 (248)

Про будущее мы, естественно, в основном читали в фантастических книжках, достать которые было той еще проблемой. В библиотеках стояли очереди, книги зачитывали до дыр, до прозрачности листков, до переписанных от руки и вложенных взамен недостающих страничек. Сейчас наши дети слушают рассказы о тогдашнем повальном увлечении чтением фантастики примерно с той же степень доверия, с каким мы сами в детстве слушали рассказы своих родителей о строительстве самокатов из досок и шарикоподшипников.

Книги, и в особенности фантастика, были настоящим культом нашего детства. С их тогдашней популярностью не сравнится ни один нынешний голливудский блокбастер. Человек мог быть двоечником, хулиганом и «колония по тебе плачет», путать Пифагора с транспортиром, но кто такой профессор Ррр и как попасть на планету Мемба, он знал наверняка.

И начитавшись Велтистова и Мошковского, Булычева и Мелентьева, Лагина и Носова, Яна Ларри и Губарева, Мирера и… да чего уж там, и «взрослых» Стругацких, которых нам выдавали со страшным скрипом («Ах, вы еще маленькие, вы ничего не поймете!», — сокрушались заботливые библиотекарши), мы хотели звонить друг другу по видеофону, как Алиса Селезнева, ошибаться номером и попадать в Марсианское посольство. Хотели ездить на самодвижущихся тротуарах, получать продукты из продуктопроводов, флипать на космодром или в Космозоо, дружить с роботами и инопланетянами, менять законы физики — и много чего еще.

Даже совсем уж детская повесть Розанова про девочку Травку «Алюта — воздушный слоненок» дразнила нашу фантазию, стимулируя ее примерно так же, как электрические разряды батарейки «Крона» заставляли сокращаться мышцы лягушки на лабораторном столе в школьном кабинете биологии.

Розанов предсказывал легко и весело, его город будущего был залит солнцем и наполнен движением. В Москве цвели тропические сады, улицы текли, словно реки, над крышами домов бесшумно скользили электромагнитные поезда, а еще выше плавно проплывали дирижабли и проносились стратопланы.

Одной из безусловно поразившей всех нас вещей, придуманных Розановым, было метро между Москвой и Ленинградом. Это казалось настолько непостижимым и настолько реальным (метро же!), что сладко замирало сердце. Ну, а чего — бросил пятачок, прошел турникет, сел в поезд и: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Васильевский остров!»

Интересно, что в тридцатые годы, когда писались повести про Травку, часть замыслов «города будущего» фактически начала претворяться в жизнь: и первую очередь метро построили, и ВДНХ заработала, и фундамент самого грандиозного здания в Москве — Дворца Советов — уже заложили. Казалось, до будущего остался всего один шаг…

Война и послевоенные годы отодвинули фантастику — а вместе с нею и грезы о будущем — на второй план. Конечно, люди мечтали и в те годы — но все больше о мире и о том, чтобы их близкие были живы. Но поднялись из пепла и руин города, заработали заводы, зазвенели на улицах трамваи — и постепенно жизнь вошла в свою колею.

В середине пятидесятых Виталий Мелентьев написал первую повесть из цикла историй про Юрку Бойцова и Ваську Голубева — «33 марта». Герои повести оказываются в городе будущего — и начинается… Помню, больше всего меня поразила дорожная машина с атомным двигателем, строящая дороги фактически из ничего. Самим фактом своего существования она как бы побеждала сразу обе главные русские беды. В самом деле — дураки такую машину построить не смогли бы, а проблему с дорогами она решала, что называется, «на раз»: «Вот это и есть дорожная машина. Она тоже атомная. Сзади в специальном котле беспрерывно выделяется тепло в несколько сотен тысяч градусов. В этот огонь попадает грунт, который машина сама выбирает по бокам дороги, — видишь, выступы? Они роют кюветы, канавы по краям будущего шоссе, а землю подают в атомный котел. Понятно, что земля не выдерживает такой невероятной температуры и плавится, превращаясь в лаву. Затем лава подастся вперед и по архимедову винту равномерно разносится по всей площади будущего шоссе. Вся машина катится на огромных тяжелых валках, которые уплотняют лаву. Позади остается готовое шоссе — каменное, почти базальтовое. Самое главное тут в том, что не приходится готовить полотно дороги, как когда-то его готовили перед заливкой асфальтом. Теперь машина идет по самой неровной почве, впереди нее пускают специальные струги. А позади машины ровная, блестящая, как зеркальное стекло, зеленоватая гладь шоссе…»