Игорь Ткаченко - Пасьянс гиперборейцев

Лейтенант закончил возиться с детонаторами, подсоединил провода и, подняв ребенка на руки, пошел к заставе. Мальчик тихонько сопел, доверчиво прижавшись к лейтенанту, в грязной ручонке была зажата большая солдатская ложка.

— Лихо ты с двухдневным пайком расправился, малыш. Еще бы после этого не уснуть, я бы тоже уснул… И откуда же ты взялся?

Время от времени лейтенант оборачивался и смотрел на тянущуюся за ним черную нитку провода.

— Только бы не обрезал кто-нибудь. С них, идиотов, станется…

Он уложил мальчика на свою кровать, и тот, свернувшись калачиком, задышал ровно и глубоко. Сам лейтенант сел к столу и принялся зачищать концы проводов.

— Сейчас вставим их в клеммы таймера, — негромко говорил он, комментируя свои действия. — Затянем… вот так. И готово, малыш… Теперь только время установить и рычажок повернуть.

Он закончил свою работу, откинулся на спинку и закурил.

— А это даже хорошо, что ты ничего не слышишь, — сказал он. — Отличным будешь подрывником. И уши зажимать не надо. Вот не говоришь ничего — это плохо. Объяснил бы мне, чего им всем надо? Чего они там не видели, за горами? Пустыни? Видел я эту пустыню, песок и песок, ничего особенного, такой же, как у моря. Вниз я, правда, не спускался, но на той стороне бывал не раз. Фазаны там, не поверишь, побольше тебя будут, и людей совсем не боятся… Из-за них я на гауптвахту и угодил. А в Городе за это меня бы просто повесили… смешно. Посмотрел бы ты на физиономии адептов, когда они приезжали к нам и поднимались в перископную! Смех да и только. Ведь сказано же — нельзя! А знаешь, я ведь тоже чуть было в послушники не подался, очень уж она мне советовала… Малыш, я ведь ее с детства знал, мы вместе в «дантаисты и кормчие» играли. Голенастая такая, чумазая, глазищи сверкают… А потом представил, что на Посвящении придется ногу себе ломать, а потом хромать всю жизнь… Нет, приятель, это не по мне. Насмотрелся я на них досыта. Ручонками за окуляры уцепятся и аж дрожат и слюнку пускают, так им на Пустыню посмотреть охота. Да ведь нет там ничего интересного. Вот если перейти через нее… Да разве перейдешь? Знаешь, малыш, а ведь я успел бы тогда добежать до заставы и щелкнуть тумблером. Выходит, я убил ее? Или тогда еще убил, когда не пошел в послушники? Она ведь знала, малыш, наверняка знала, что я на этой заставе, не могла не знать. Так зачем же, малыш?.. Мне теперь все равно, малыш, честное слово. Вот только посмотреть бы, как эта штуковина бабахнет, а потом… Слушай, а мне все равно, что будет потом.

Заслышав далекие выстрелы, лейтенант поморщился и пробормотал:

— Идиоты… Святой Данда, какие идиоты! Малыш, ну неужто там нет ни одного умного человека? Разве трудно сообразить, куда нужно идти?.. Сообразят, куда они денутся.

Грязные, в копоти, голодные и до смерти усталые ремесленники, рыбаки, профессора, художники, проститутки, лавочники, картежные шулера, преподаватели лицея, послушники, врачи, домохозяйки, сутенеры, солдаты, наркоманы, ученые, ювелиры, воры, люди, отбросившие веру или жаждущие ее обрести, убившие ее в себе или пытающиеся сохранить последние крупицы, они шли всю ночь, освещая путь фонарями и самодельными факелами.

Они не знали, куда придут, они не могли больше оставаться там, откуда пришли.

Утром они добрались до заставы.

— Ну вот, малыш, они пришли.

Мальчик еще спал. Лейтенант поправил сбившееся одеяло, установил время на таймере и повернул рычажок. На секунду задумавшись, он снял портупею с кобурой и повесил на спинку стула. Оружие ему больше не понадобится, он хотел в это верить.

Он вышел из комнаты, миновал коридор и неторопливым мерным шагом сделавшего свое дело человека направился вниз по дороге туда, где перед тростинкой полосатого шлагбаума застыло в ожидании людское море.

До людей оставалось совсем немного. Он уже мог различить выражение их лиц, злых, отчаявшихся, ждущих и покорных. Он подумал, что никогда не понимал и не сможет понять их: ведь это же совсем просто — поднять или сломать шлагбаум, в конце концов пролезть под ним!

Он мельком глянул на часы. Секундная стрелка завершала последний круг.

Он успел подумать, что когда мальчик проснется, он проснется в мире, где нет Стены. И еще лейтенант подумал, что неплохо было быть рядом с мальчиком, когда он проснется. А Пустыня, что Пустыня, не такая уж она и большая, вдвоем ее можно будет перейти и посмотреть, что там, дальше…

Выстрела он не услышал. Что-то сильно толкнуло в грудь, и перевернувшаяся вдруг земля сзади обрушилась на него.