А. Дж. Риддл: Холодный мир

На протяжении последних пяти месяцев я наблюдаю за тем, как мир умирает.

Под ледниками, сметающими все на своем пути, скрылись Канада, Англия, Россия и Скандинавия. Все это выглядело так, будто они и не собираются останавливаться. Полученные нами данные это подтверждают.

Через три месяца лед покроет землю, и жизнь, какой мы ее знаем, перестанет существовать.

Моя работа заключается в том, чтобы выяснить – почему.

И чтобы остановить это.

Меня будит сигнал тревоги. Выбравшись из спального мешка, я открываю дверь своей каюты.

Я не могу нормально спать с тех пор, как прибыла на Международную космическую станцию, и особенно с того момента, как начались Эксперименты по изучению Зимы. Я ворочаюсь каждую ночь, размышляя о том, что обнаружат зонды и сможет ли полученная с них информация спасти нас.

Переместившись в модуль Хармони, я нажимаю на кнопки настенной панели, пытаясь выяснить причину завывающей сирены. Судя по показаниям датчиков, температура радиаторов солнечной батареи продолжает неуклонно расти и они перегреваются. Почему? Нужно это остановить…

До моего уха доносится голос с сильным русским акцентом, принадлежащий Сергею: «Это солнечная батарея, командир».

Я смотрю на экран.

– Объясни.

В ответ – тишина.

– Сергей, отвечай. Туда попал космический мусор? Почему температура растет?

На МКС есть миллион способов погибнуть, и один из них, без сомнения, – потеря солнечной батареи. Причем вариантов потерять саму батарею ничуть не меньше. Они работают так же, как и фотоэлектрические батареи на Земле: солнечная радиация превращается в них в электрический ток, высвобождая большое количество тепла. Жар рассеивается через радиаторы, направленные в противоположную сторону от солнечного света – прямо в темноту космоса. Если они перегреваются, то жару некуда деваться, кроме как внутрь станции, а для комфортной жизни такое развитие событий подходит мало.

С этой ситуацией нужно разобраться как можно скорее.

Голос Сергея звучит почти раздраженно: «Это не мусор, командир. Как только сам разберусь – сразу сообщу. Пожалуйста, ложитесь спать».

Дверь соседней каюты отъезжает в сторону, и в проеме появляется заспанное опухшее лицо доктора Эндрю Бергина.

– Эмма, привет. Что случилось?

– Солнечная батарея.

– Все в порядке?

– Пока не уверена.

– Сергей, как думаешь – в чем дело?

– Я думаю , что дело в солнечной радиации. Ее уровень слишком высок, – отвечает Сергей по коммуникатору.

– Вспышка на Солнце?

– Да, больше нечему. Из строя вышел не один радиатор – они все перегрелись.

– Выруби батарею и переходи на резервное питание.

– Командир…

– Выполняй, Сергей. Сейчас же.

На панели отображается восемь солнечных батарей и тридцать три тысячи расположенных на них фотоэлектрических панелей. Я вижу, как они отключаются одна за одной и показатели температуры с датчиков радиаторов начинают ползти вниз.

На резервном питании мы какое-то время сможем продержаться. Я знаю это, потому что мы делаем так пятнадцать раз за день, когда солнечные батареи находятся в тени Земли.

В голове звучит вопрос доктора Бергин: «Есть какая-нибудь информация от зондов?».

Уже проверяю.

Месяц назад международная ассоциация запустила космические зонды для измерения солнечной радиации в попытке обнаружить какие-либо аномалии. Зонды были частью Экспериментов по Изучению Зимы – крупнейшего научного исследования из когда-либо проводившихся. Основная его цель – понять, почему Земля остывает. Мы знаем, что солнечная радиация снижается, но этого, по идее, не должно происходить. Земля должна становиться теплее.

На МКС данные от зондов поступили бы в первую очередь, но на данный момент от них не было слышно ничего. Эти данные могли бы спасти человечество или хотя бы дать понять, сколько у нас осталось времени.

Мне следовало бы снова заснуть, но раз уж я встала, значит, встала.

И к тому же мне не терпится увидеть первые данные от зондов. На Земле осталась моя семья, и я хочу знать, что с ними произойдет. Да и среди астронавтов МКС звучал невысказанный вопрос: что станет с нами? Если мир умирает и нам некуда возвращаться, оставят ли нас здесь? Трое из нас должны вернуться через месяц, трое – через четыре месяца. Но найдут ли наши страны, уже сейчас столкнувшиеся с беспрецедентным продовольственным кризисом, ресурсы для нашего возвращения?