В Бирюк - Венец [СИ]

Парень старательно держал порно-угодливую улыбку, но соображал тяжело: пойло моё его догнало. Я оборвал пару длинных матерчатых завязок с мочалки, привязал ему кисти рук к ошейнику, к самому ошейнику — верёвочку.

— Ну-ка, коленками на ступеньку, грудкой на половичок.

Парилка уже остыла, но половичок на полок надо бросить. Чтоб не обжёгся. Я, конечно, собираюсь его «жарить». Но не поджаривать же!

Прокинул верёвочку сквозь щель в досках. Затянул так, что он лицом почти впечатался в полок, прикрытый рядниной.

— Ну что ж, раб мой Севушка, привалило к тебе великое счастье. Господин твой решил тебя… помыть. Как добрый воин моет резвого коня на походе. Надеясь, что верный конь привезёт хозяина к славе и увезёт от беды. Ты как, чувствуешь себя лошадкой?

— Я… господине… я всегда…

— Тпру. Стой спокойно.

Я намыливал, смывал и натирал это белое, мягкое, несколько пухловатое тело. Которое закончит свой мирской путь через сорок три года в Андреевском приделе Успенского собора во Владимире.

Тело охало и ахало, краснело, от довольно жёсткой мочалки, но терпело. И вдруг затихло. Я не сразу понял причину такого напряжённого внимания к моим действиям. Потом дошло.

Намыливая приуготовляемую к скорому употреблению высокоблагородную задницу, я, по привычке моей к перфекционизму, несколько расширил зону омовения. Широко расставленные ляжки будущего (в РИ) Великого Князя открывали доступ к… к его архитектурным излишествам. Я не имею в виду аркатурный колончатый пояс в построенном Всеволодом в свою честь, в смысле: в честь своего святого, Димитриевском соборе во Владимире.

Нет, часть тела, которую я надраиваю мочалкой, не столь эстетически выразительна. Но куда драгоценнее для Руси/России, всех шестисот прекрасных белокаменных барельефов собора, изображающих святых, мифических и реальных животных.

Картинка недавнего выдаивания епископа Туровского перед имитацией Голгофы мелькнула перед внутренним взором.

Вспомнилась мне и более давняя здешняя личная история. Когда в Пердуновке поп Геннадий поймал меня возле своей лодки и, оседлав и чуть не раздавив своей тушей тощего тогда мальчонку, радостно рвал и мял мой… мои части тела. Пребывая в восторге от ощущения полной власти, от беззащитности и беспомощности обидчика. От пьянящего чувства исполняющейся мести.

Ошибся Гена. Заигрался. Убил я его.

Поп тогда наслаждался моими мучениями. Причиняемой мне болью, моим страхом перед ним. У меня нет злобы к Всеволоду, нет «жажды мщения». Но какие блистательные возможности открывает этот процесс!

Я крутил в кулаке небольшие кусочки живого мяса и постепенно впадал в эйфорию. Просто пьянел от восторга! Не так, как «хрипатый» в «Иерусалимской пещере» — значительно сильнее. Исторически-процессуально!

Только истинные попандопулы могут понять мои эмоции!

«Дайте мне точку опоры и я переверну мир!» — восклицал Архимед, разобравшись с правилом рычага.

У меня в кулаке — рычаг. Которым можно перевернуть весь мир! Ибо какой мир без России? Или — с другой Россией?

Вот здесь, из перебираемых моими пальцами тестикул, вырвутся, в несколько последующих десятилетий, толпы «маленьких хвостатых зверьков». Очень пронырливых, очень жизнеспособных. Прозвище «Большое Гнездо» — не просто так.

И понесутся в века, наполняя собой историю Руси/России, наборы аллелей. Его. Вот этого конкретного пацана. До Годунова именно они, выскочившие из этих «пузырьков», будут определять поведение государей. И — судьбу страны, судьбу народов.

Нет, не вообще: никуда не денется климат, Русская равнина с её геологией, география, соседи, экономика, производительные силы, общественная формация… Но сколь много разных путей можно найти в рамках столь широкого «коридора возможностей»!

Гены определяют поведение человека на треть. Эта треть в моём кулаке. Вторая треть — «культурная традиция» семьи. Она задана Боголюбским. Всеволод воспримет, подправит и укрепит её. Третья треть — среда, «улица». Для аристократов, которые по улицам не гуляют, которые растут в закрытых теремах, «среда» — почти то же самое, что и семья.

Стоит мне просто посильнее сжать кулак, просто провернуть чуть резче и всё. Всё! История пойдёт по другому пути. Кастрат князем быть не может. Во власти в Залесье после смерти Боголюбского окажутся племянники, Торцеватые. Это парни куда меньшего ума, просто — масштаба. Удержать в руках Суздальскую землю… вряд ли.