Пьер Жиффар - Ледяная могила [Роман приключений]

Пока оно делает свои восемь узлов в час, медленно, спокойно и уверенно подвигаясь к югу, воспользуемся свободным временем, чтобы познакомиться с последним, очень интересным членом экспедиции Макдуфа, о котором мы раньше только упомянули, а именно с его ассистентом Манфредом Свифтом. Каждый день старый профессор уединялся с ним на несколько часов в своей лаборатории и проводил время в работах и беседах, подробности которых никому другому на борту не были известны.

Широкая публика и даже ученый мир почти не знали Манфреда Свифта; только в кругах американских врачей и физиологов он был хорошо известен, да и то лишь, как искусный помощник и сотрудник Макдуфа, его правая рука в лабораторных работах. На самом же деле Свифт был гораздо ближе к Макдуфу; он был не только его, так сказать, чернорабочим пособником, но и поверенным, перед которым старый ученый раскрывал все свои научные планы, замыслы и мечтания.

Свифт был уже не молод: ему было сорок лет. Это был человек крупного роста, худой, костлявый, безбородый, с ясными, острыми и резкими зелеными глазами.

В сущности, он был ближайшим и почти равноправным участником научной славы Макдуфа, но, но своей скромности, всю свою долю этой славы спокойно и простосердечно отдавал Макдуфу. Он был нечестолюбив и полон признательности к знаменитому ученому, удостоившему его безграничного доверия; науке же был предан до фанатизма. В области хирургии он был настоящим учеником Макдуфа, смелым, отважным, готовым на самый дерзкий опыт и уверенным заранее в его успехе, если только за него брался или одобрял Макдуф. Он был всей душой предан Макдуфу, и, не желая расставаться с ним, отказывался несколько раз от самых лестных и выгодных предложений, от профессорских кафедр, даже от женитьбы!

Само собой разумеется, что, как только Макдуф собрался в экспедицию, вопрос о выборе ассистента не мог даже и подниматься; очевидно, с ним должен был отправиться не кто иной, как Манфред Свифт. Вдобавок, как уже сказано, лаборатория на «Эмме Пауэлл» была так богато обустроена, что оба могли спокойно продолжать в ней свои текущие работы, начатые в университетской лаборатории. К чему было их прерывать?

Надо заметить, что как раз в эти годы прошумели на весь научный мир смело задуманные опыты Алексиса Карреля, француза родом, переселившегося в Америку и там продолжавшего свою блестящую ученую карьеру. Каррелю первым удалось произвести очень удачные опыты пересадки и прививки органов от одного животного другому. Опыты эти, само собой разумеется, производились над живыми животными, то есть прививка органа делалась живому, но соответствующий орган брался и от живого, и от мертвого животного, конечно, только что умершего. Так, например, он брал почку молодой собаки, вырезал ее, и, вырезав такую же почку у другой, старой собаки, прививал ей почку молодого животного; и эта почка приживалась, старая собака выздоравливала и жила с новой почкой. Нечего и говорить о том, до какой степени эти опыты заинтересовали ученых, а особенно доктора Макдуфа, вся жизнь которого была посвящена — как мы видели из его краткого биографического очерка — именно этим темным, неисследованным еще вопросам внутренней жизни тканей и клеток. Ободренный успехом первого опыта, Каррель решил произвести пересадку обеих почек, взяв их от кошки и привив другой кошке; и на этот раз пересаженные почки вполне прижились, и оперированное животное благополучно прожило два месяца; потом оно погибло, но, как это было тщательно установлено, совсем по другим причинам. Макдуф, конечно, знал об этих опытах и давал о них подробный отчет в своих лекциях. Слушатели его не могли не заметить, что старый профессор говорил об этих счастливых попытках ученого собрата не без горечи. Его, видимо, терзала зависть. Она была понятна: кто-то вторгся в его область и опередил его; Макдуф со всем своим блестящим прошлым как бы отодвинулся на второй план, должен был посторониться, дать дорогу другому…

Макдуф с жаром принялся и сам за те же опыты, и скоро ему удалось взять верх над счастливым соперником. Он осуществил пересадку не почки, органа второстепенного, — а печени, органа несравненно более крупного и важного. Затем он пошел еще дальше; ему хорошо удалась пересадка легкого от только что умершей обезьяны другой обезьяне, страдавшей легочной болезнью [2] Летом прошедшего года парижский профессор Дуайен, один из знаменитейших и отважнейших хирургов нашего времени, произвел, и вполне удачно, операцию, имеющую гораздо более важное значение, потому что он имел своим пациентом человека, а не собаку и не обезьяну. Он вырезал у больного, страдавшего неизлечимым пороком подколенной вены, весь пораженный участок этого сосуда и заменил его отрезком вены, взятым от живого барана. Операция вполне удалась, и больной через три недели окончательно оправился. . Но в самый разгар этих работ они были внезапно прерваны роковой телеграммой из Буэнос-Айреса.