Пьер Жиффар - Ледяная могила [Роман приключений]

Скоро старушку вынесли из лаборатории, и тут только она увидала невестку, внука и Пауэлла. Профессор никого не предупредил о том, что собирался показать корабль своей жене, и все об этом жалели.

— Ничего, ничего, — отвечала старушка очень смущенным голосом, выслушивая эти сожаления. — Он захлопотался, забыл. Просто забыл, и больше ничего…

В течение последних дней июля на судно погрузили сотню тонн продовольственных припасов, двести тонн угля, шесть тонн керосина, якоря и пилы для льда, несколько саней, две дюжины эскимосских собак для передвижения по льду и, наконец, целое стадо кроликов, кур и морских свинок для ученых экспериментов профессора Макдуфа.

Несколько тысяч любопытствующих посетили судно и остались от него в полном восторге. Редко кому из них удавалось видеть Макдуфа, который все носился теперь по городу, отдавая последние распоряжения. И все его сотрудники также не знали отдыха, заканчивая каждый оборудование и устройство вверенной ему части хозяйства экспедиции.

31 июля, в полдень, Макдуф посетил Пауэлла и известил его, что все готово и что отъезд назначен на следующий день.

— Хорошо, — сказал король земледельческих машин. — В котором часу отплытие?

— Ровно в полдень.

— Приедем.

Под этим лаконичным множественным числом укрывался целый заговор.

Эмма Макдуф боялась, что вся измучится, если станет томиться в Филадельфии в ожидании вестей. Она хотела быть как можно ближе к месту работ экспедиции и потому решила на все это время поселиться в Буэнос-Айресе. Сперва она просилась было непосредственно присоединиться к экспедиции. Но Макдуф отказал ей наотрез, и к тому же она знала, что и отец на это не согласится. Пришлось пойти на компромисс: перебраться в Буэнос-Айрес и там ждать окончания экспедиции. Против этого Пауэлл не возражал.

Он отправлялся в Аргентину на собственной яхте «Линкольн». Там, в Буэнос-Айресе, он намеревался снять для дочери и внука роскошное помещение в «Paris-Palace», где останавливаются богатые путешественники и купцы.

Оставаться же в Филадельфии Эмма решительно отказалась. Она жаловалась, что ее каждую ночь тревожат тяжкие кошмары. Она видела своего мужа, видела, как он жестами призывал ее к себе, слышала его голос. Всего ужаснее было то, что он представлялся ей живым, среди груд полярного льда, в окружении замерзших людей, которых видел аргентинский тюленелов. Джордж, живой, брел среди этих «мраморных статуй», как выразился о них аргентинец, и повторял: «Эмма, где же ты?..»

Эмма рассказывала об этих кошмарах профессору Макдуфу. Тот выслушивал ее внимательно и улыбался своей удивительной, загадочной улыбкой, что озаряла старческое, сухое, напоминавшее о хищной птице лицо профессора всякий раз, когда речь заходила о его погибшем сыне. И в этой улыбке была какая-то тайна, которую он хранил, на пороге которой он всегда останавливался, не позволяя никому в нее проникнуть.

— Странное совпадение, — сказал он однажды, когда Эмма поведала ему об одном из своих обычных кошмаров. — Странное совпадение. Я ведь тоже вижу своего сына, но вижу не во сне, а наяву, явственно вижу весь день, каждый день… Ох, как я мучаюсь и терзаюсь, и как бы мне хотелось быть на несколько месяцев старше!..

— Зачем же это? — спросила Эмма, решительно не постигавшая такого странного желания. — Вы сами себе противоречите, дедушка. Вы, должно быть, верите, как и я, что Джордж жив, что тот промышленник ошибся, что он испугался живых, приняв их за мертвых, и в страхе убежал от них?..

— О, нет, увы, дитя мое! Я не тешу себя тщетными мечтами. Нет, наши мертвецы — настоящие мертвецы. Это ты все цепляешься за напрасные надежды, а я — нет!.. Но кто знает?..

Опять это загадочное «кто знает»! Эмма много раз пыталась выяснить, что профессор хотел сказать этими словами. Но он упорно молчал и только каждый раз с новым жаром обнимал ее и тяжело вздыхал.

Пауэлл, конечно, не мог оставаться в Буэнос-Айресе все то время, пока должна была длиться экспедиция, и намеревался совершить несколько поездок домой, где обширные предприятия требовали его пристального внимания.

Это решение Пауэлл с дочерью скрывали от профессора до самого дня отъезда.

«Линкольн» готовили к плаванию, но, когда капитана спрашивали, куда направляется яхта, он отвечал, что Пауэлл с дочерью собираются проводить «Эмму Пауэлл» и распроститься с экспедицией в море.

Лишь 1-го августа, в самый день отплытия, Пауэлл объявил доктору Макдуфу о своем решении. Старик с жаром поблагодарил его, обнял сноху. Потом схватил на руки внука, поцеловал его и прошептал ему на ухо несколько слов. Их никто не слыхал, кроме ребенка, но мальчик ровно ничего не понял и вскоре забыл сказанное профессором.