Роберт Шекли - Хождение Джоэниса. Оптимальный вариант [сборник litres]

– Благодарю вас, сударь, – проговорил человек. – Меня зовут, возможно, Алекс Джонкин, и я чрезвычайно вам признателен, хотя, возможно, было бы лучше, если бы вы оставили меня выключенным. Теперь, когда ко мне вернулось сознание, мой страх снова грозит поколебать шаткую нормальность моей психики.

– А что вас беспокоит? – спросил Мишкин.

– Я слышал голос, который произнес: «Чтобы убить его всего, надо убить все его „я“». Я вдруг понял, что тайна выживания заключается в сокрытии того факта, что твоя личность является множественной. Это можно назвать первой линией обороны. Вторая линия обороны – присутствие этих множественных личностей и их взаимодействие. Я внезапно понял, что мои личности были убиты одновременно или настолько близко к одновременности, насколько это возможно, чтобы они не успели понять, что происходит, и принять меры по обеспечению своей безопасности. Вы улавливаете мою мысль?

– Да, наверное, – сказал Мишкин.

– Тогда вы – сумасшедший. Я умолкаю. Теперь мой Обвинитель скажет несколько слов.

Обвинитель спустился с дерева и встал перед Мишкиным. Он укоризненно жевал яблоко.

– Не должно тебе включать то, что было выключено! – строго произнес Обвинитель.

– Послушайте, – сказал Мишкин, – если бы бог не желал, чтобы этого человека включили, он бы не поместил на его груди рычажок.

– Да, действительно… Но в своей неизъяснимой мудрости господь создал этот рычажок способным к выключению!

– Однако господь также поместил на груди этого человека табличку «Включи меня».

– Толкование воли божьей – опасное самомнение! – заявил Обвинитель.

– Я не собираюсь потворствовать своему самомнению, – возразил Мишкин, – но мораль этого события кажется мне абсолютно ясной, а именно: нельзя оставлять людей с рычажками на груди на ваше попечение.

– Что я слышу?! – возопил Обвинитель. – Что вы говорите?! Вы что, совсем ума лишились?!

– А что я такого говорю? – спросил Мишкин. – Что случилось? Где я?

– Ваши действия будут изучены, – сказал Обвинитель. – О результатах вам сообщат.

В людях можно вызвать автоматизм. В действительности можно сказать, что автоматизм – это и есть люди. Нами управляют наши эмоции. Мы плывем по течению, в зависимости от того, чего мы хотим и чего не хотим, чего мы желаем и что желает нас.

Возьмем какой-нибудь предмет – да хоть апельсин. Но сознание отвергает круглый оранжевый апельсин – оно парадоксальным образом считает его квадратным. Хорошо, возьмем что-нибудь другое. Но мы уже прилипли к этому апельсину, к его толстой пупырчатой шкурке. С апельсином связано множество ассоциаций, и большая их часть банальна. Следовало бы составить список предметов, с которыми позволительно ассоциировать апельсин.

Никаких апельсиновых заводов и заводных апельсинов! Апельсины занимают слишком выдающееся место. Возьмем апельсин. Мы взяли уже достаточно апельсинов. Апельсин – это плацебо, то есть безвредное лекарство для ума. Почему бы не взять что-нибудь посущественнее? Что-нибудь такое, что можно легко и наглядно представить, что может породить множество новых сюжетных ходов. Но более существенные вещи утомительно запутаны. Эти самые более существенные вещи все ходят и ходят кругами и в конце концов упираются в апельсин. И еще они полны неприятностями. Возможно, нам лучше вернуться к апельсину.

Возьмем апельсин. Возьмем его быстро, чтобы он не успел взять нас. Мир апельсинов недостаточно изучен, в нем до сих пор много непонятного.

Рассмотрим тему Мишкина и апельсинов. Многие годы Мишкин мало думал об апельсинах. По крайней мере, похоже на то. Но нам известно, что отсутствие некой вещи предполагает ее присутствие. Таким образом, мы можем доказать присутствие апельсинов в сознании Мишкина, а отсюда начать выводить прочие взаимосвязи.

Одно мы можем утверждать точно: Мишкин никогда не осознавал своего отрицательного тяготения к апельсинам. Мишкин и антиапельсин. Апельсины и анти-Мишкин.

Тем не менее мы не должны класть в основу своих рассуждений простое противостояние, ибо это будет ошибкой. Сверхопределенное невнимание Мишкина к апельсинам может не подразумевать противоположности. Скорее здесь следует употребить фигуру речи, известную как оксюморон, и сказать о единстве противоположностей. Несоответствие не обязательно должно быть взаимным. А в оксюмороне взаимность теряется.

– В здешних местах, – сказал робот, – водится животное, которое убивает от скуки. Голос у него твердый и властный. Его заявления неоспоримы и невероятны. Его внешний вид безупречен и противен. Ты пожелаешь его смерти в тот же момент, как только увидишь его, хотя оно и не делает совершенно ничего дурного. Оно очень убедительно сообщит тебе об этом. Напряжение станет невыносимым. Твоя неспособность к действиям породит апатию, а однообразие твоего положения ее усилит. А поскольку ты не сможешь убить его, то покончишь с собой.