Виктор Колупаев - Избранные произведения в одном томе

— Просмотр?

— Да, — ответил я. — Сколько информационных минут? — Про часы испытатели уже и не спрашивали.

— Ноль, — ответил инженер.

— Хорошо. Сколько дает машина?

— Четверть часа.

Это означало, что электронный мозг института из восьми часов работы испытателя выбрал только пятнадцать минут, которые имели хоть какое-то еще значение для исследований. Да и то… Пятнадцать минут — это просто так, минимально возможное время. Хочешь не хочешь, а смотри. Все равно ничего полезного и интересного не будет.

— Вечерняя смена, — сказал инженер. — Седьмая модель.

Я и так знал, что будет просмотр вечерней смены. Ночная еще не вернулась. А когда вернется, то материалы ее исследований еще несколько часов будут обрабатываться. Этот разрыв в восемь часов представлял некоторое неудобство, потому что связи с испытателем во время смены не было никакой. На восемь часов испытатель был предоставлен лишь самому себе. Правда, их там двое, но это мало что могло дать. Вездеходы работали в разных квадратах. В институте уже проводились работы по обработке поступающей от испытателей информации в реальном масштабе времени. Но эту систему введут еще не скоро. Несколько минут можно было поговорить с самим испытателем ночной смены Вольновым, когда он выйдет из вездехода. Но это и все…

Я сел в кресло перед экраном, сказал:

— Просмотр.

Экран ожил.

Накатились барханчики песка, ушли в стороны, желтые-желтые, безжизненные, привычные. Машина шла, по-видимому, со скоростью километров пятьдесят в час. Я это чувствовал.

— Три часа сорок пять минут, — сказал автомат.

Это означало, что кадры, возникшие на экране, соответствовали трем часам сорока пяти минутам после начала вечерней смены.

— Почему вычислительный центр выбрал именно этот момент? — спросил я.

— У испытателя участился пульс, — ответил инженер.

— Учащение пульса! — Я усмехнулся. Тоже мне, критерий! Может, Крестьянчиков пить захотел?

— Оператор Крестьянчиков выпил бутылку минеральной воды, — словно прочел мои мысли инженер.

— А Васильеву в это время не хотелось пить? — спросил я. Вопрос был пустой. Я сам знал это.

— Нет, — лаконично ответил инженер.

Два других в это время, манипулируя клавишами вычислительного центра, еще раз небольшими кусками просматривали на экране простого телевизора всю восьмичасовую видеозапись вчерашней смены.

— Четыре часа пятнадцать минут, — объявил автомат.

И снова барханчики накатились на вездеход. А! Да эти барханчики здесь все одинаковые! Но все же я понял, что Крестьянчиков возвращается. По времени нетрудно было догадаться.

— Почему? — спросил я.

— Замедление пульса, — ответил инженер.

— Жажда?

— Нет.

— Координаты?

— Те же, что и в три часа сорок пять минут.

Странно, подумал я, почему он возвращается по своему следу? Обычно вездеходы делали круг или эллипс, хотя это и не оговаривалось инструкцией. Поиск на «подопечных» был свободный, в пределах заданного квадрата, конечно.

— Почему он возвращается по своему следу?

— Конкретных объяснений нет. Крестьянчикову просто так захотелось.

— Ясно. Ощущения?

— Ничего необычного.

— Координаты этой точки в память машины!

— Записаны.

Экран погас.

— Просмотр окончен, — сказал инженер.

— Ясно.

Два других инженера тоже закончили просмотр видеозаписи вечерней смены.

— Ваше мнение? — спросил я.

— Информации мало или ее вообще нет, — ответил один. — Случайность.

— Нужно ли проверить эту точку?

— Вычислительный центр не настаивает на проверке.

— Вычислительный центр! — слегка вскипел я. — А вы-то сами? Ваш опыт, интуиция» предчувствия!

— Интуиция? Да при чем здесь интуиция, когда дело идет о седьмой модели? Вот у Маркелова…

— Ну и пусть! Наша модель ничуть не хуже модели Маркелова… — сказал я и внезапно успокоился. — Проверю, хотя вы, конечно, правы. Седьмая «подопечная» пуста.

— Это уж точно, — вздохнул один и с хрустом потянулся.

Ясно. Они нашу седьмую модель и всерьез даже не воспринимают.

— Через десять минут конец ночной смены, — напомнил инженер.

Мы никак не могли придумать название исследуемой планете. Самое лучшее, пожалуй, было — «Песчинка». Но дело в том, что почти все модели были покрыты песком. Все можно было назвать «Песчинками». А некоторые испытатели в своей фантазии доходили даже до «Зануды».

Огромный, чуть больше Земли шар из песка. И все. Ничего здесь не было, ни жизни, ни разума. Да и самой-то ее не было. Вернее, была, но не в обычном смысле этого слова, не в буквальном.