Виктор Колупаев - Избранные произведения в одном томе

— Кто? — спросил Федор.

— Федька, — прохрипел боярин Очин-Плещеев. — Михайлов сын… Собака Приклонов,

— Который на Казань ходил? — уточнил Федор.

— Он… собака… Порчу напущает.

— Давно?

Захарья Очин-Плещеев понял по-своему:

— С утра бьемся. Боюсь, отпустит.

— У меня не сбежит! — ощерился палач.

— Душа, душа сбежит! — крикнул боярин и тут же испугался своих слов. Живого надо…

— Чем пытал? — спросил Федор.

— Хы!.. Дыбой… Ручишки-то как верви теперь вьются. Хоть туды, хоть сюды…

— Скотина! — закричал Федор.

— Гы!

— Сам на дыбу пойдешь! — крикнул и Захарья Очин-Плещеев.

— Старался… умаешься тут, — испугался палач.

— Ладно. Открывай. Посмотрим, что можно сделать. — Федор щелчком пустил потухшую сигарету в угол, где все еще лежал пристав.

— Сбегет… — прошептал один из двух писарей.

— У меня не сбегет, — пообещал Федор и повернул говорившего лицом к свече, слегка пригнул. Нет, лицо незнакомо, перекошено, искажено гримасой. Второй сам, не дожидаясь, зажмурился на свечку. — Не знаю, — сказал Федор. — А тот кто? — Он кивнул в угол.

— Не прогневи! — взмолился боярин — Бес попутал!

— Ну-ну!

— Тоже Федька Приклонов. Собака! Два их, два… Пытать прикажешь?

— Помогать будет, — определил Федор. — А вообще-то их три! Три Федьки Приклоновых.

— Мать, пресвятая богородица! — завопил 3ахарья, опричный боярин. Спаси и помилуй!

Федор нагнулся к боярину, поднес к своему лицу свечу.

— Похож, князь?

— Нечистая сила! — заорал Очин-Плещеев, — Сегодня на Приклонова, вчерась на Гниду 3аременного!

— Работа такая, — пояснил Федор. — Будешь похож. Ну что, охлынул? Жила в тебе слабая, князь.

— Господи, спаси… господи, спа… господи…

— Ладно. Пора. Кто будет записывать?

— Худородный писаришко… — вылез из-за спины один из двух, видно побойчее.

— Вот и пиши!

— Приказуй… свят, свят, свят!

Второй тоже взял перо, но оно у него в руках ходило ходуном.

— Чтоб вас… — озлился Федор. — Открывай!

— Преблагой царь! — неожиданно завопил третий из угла и поднялся. — Ты хорошо делаешь, что наказуешь изменников по делам их!

— Преблагой, преблагой! — согласился Федор и приказал: — Иди за мной. Вины вычитывать будешь. Да открывай же!

Палач засуетился возле двери, загремел запорами.

— Взглянуть бы, — осмелился опричный боярин Захарья Очин-Плещеев.

— Дойдет очередь, увидишь, — пообещал Федор.

— Видит Бог! — взмолился боярин. — Прегнуснейшие, богомерзкие и кровожадные падут! Как по Малютиной сказке в Подгорецкой посылке Малюта отделал полторы тыщи ручным усечением, а из пищали отделано пятнадцать!

— Открыл?! — в крайнем нетерпении крикнул Федор, не обращая внимания на слова боярина.

— Во, — сказал палач. — Вылеживается. Дыху у него мало.

В тусклом свете нескольких факелов Федор увидел лежавшего на полу человека в окровавленных лохмотьях. Поза его была нелепой, неестественной. Он был в беспамятстве. Втащив в пыточную слабо сопротивлявшегося пристава, Федор притворил за собой дверь, наклонился над тем, кто еще недавно был человеком, пробормотал:

— Федя… Что они с тобой сделали? Не успел, не успел… — Быстро определив на ощупь точки акупунктуры, которые отвечали за общее состояние организма, он пальпацией (надавливанием пальцами) попытался привести Приклонова в чувство. Это долго не удавалось. Тогда он начал ощупывать вывернутые в суставах руки, ловко вправил все вывихи, поглаживанием срастил несколько переломов. Выяснять, что произошло с внутренними органами, не хватало времени, да и дело это было сложное. Приклонов, наконец, пришел в себя. Он слабо застонал, промычал что-то, узко, щелочкой открыл глаза.

— Очнись, Михайлов сын, — попросил Федор. — Уходить отсюда надо.

— Все, — простонал Приклонов. — Отходил свое…

Федор снова занялся точками акупунктуры, по особому надавливая на них, поглаживая, массируя. Пристав, сгорбившись на полу чуть поудобнее, одним глазом наблюдал происходящее. Чудо! Чудо! Господи, спаси и помилуй!

Приклонов уже мог стоять, но вид его все еще был ужасен.

— Иди, Михайлов сын… иди… Там тебя будут ждать.

— Ты кто? — спросил хрипло Приклонов.

— Я — ты.

Приклонов внимательно посмотрел в лицо Федору. Запомнить своего спасителя. И отшатнулся.

— Наваждение!

— Я — Федор Михайлович Приклонов.

— А я?.. Бес меня путает!

— И ты — Федор Михайлович Приклонов. Иди. Пора.

Он приоткрыл дверь пыточной. Та ржаво заскрипела. Палач спал стоя, только цепь валялась на полу. Писари тонко посвистывали носами.