Виктор Колупаев - Избранные произведения в одном томе

— Да нет, не можете. Потому как, сами понимаете, не за что.

— Ну, — замялся капитан, — не сейчас, так после, рано или поздно все это выплывет.

— Но могу попробовать кое-что узнать, — не удостоив вниманием слово «выплывет», решил перехватить Пров нить разговора. Те двое с интересом подались вперед. — Для этого мне нужно осмотреть дом.

— Как, Иван Иванович? — оживленно и обрадовано повернулся капитан к своему коллеге. Тот, вероятно, был чином повыше.

— А что… — словно бы нехотя ответил тот, продолжая листать занятную книжицу. — Пожалуй. Дадим товарищу пропуск.

Они были готовы за любую соломинку зацепиться, чтобы объяснить возникновение безнадежно дурацкого положения с домом «из ниоткуда».

— Мы идем вам навстречу, — подхватил капитан, — Надеюсь, что и вы нам поможете.

— Постараюсь, во всяком случае. Только я должен быть там один. Понимаете? Совершенно один.

— Ради ж Бога, товарищ Пров. Сегодня там как раз и никого… — Он слегка запнулся, — посторонних нет. Так что отправляйтесь хоть сейчас. Вот пропуск. Желаем удачи и… ждем информации.

Уходя, Пров чуть задержался у полуприкрытой двери и услышал:

— Чистый бред. Но надо что-то делать.

Теперь Прову очень не хотелось идти туда. Но, в конце концов, это для него сделано невозможное, и он обязан… Не вполне понимая для чего, он надел на средний палец левой руки перстень фотомастера. То ли опасаясь за сохранность этого вызывающе-ослепительного ювелирного чуда, то ли для какой-то внутренней уверенности, опоры и поддержки… Но теперь ему казалось, что без него он не сможет сдвинуться с места.

Пров топтался у забора в полной нерешительности и совсем было раздумал входить, как из патрульного милицейского автомобиля поспешно приблизился знакомый сержант и, козырнув, представился:

— Постовой Синичкин. Слушаю вас.

Пров протянул ему бумажку капитана и промямлил довольно бессвязно:

— Вас предупредили? Такое дело, сержант… Если что… какой-нибудь шум… или что-то в этом роде… Вы понимаете? Подойдете?

— Вас понял. Будет исполнено.

Вот кому было не занимать четкости и силы. Несколько успокоенный, Пров ступил во двор. Все тут в самых мельчайших подробностях было, как и раньше. И крылечко, где они проводили долгие летние вечера, след от его мотоцикла на тропинке, и дверь, перекошенная, на огромных петлях, и надпись на ней, начертанная им в день восторга… Бесшумно (даже слишком бесшумно) подавшись, она открыла Прову вход в крохотные сени и дальше — в узкий темный коридорчик. А чего, собственно, было бояться Прову? За спиной молодец-сержант на патрульной машине с радиостанцией, гул мощного современного города. Пров снял перчатку и для чего-то ощупал сверкающий даже в таком полумраке перстень.

Итак, знакомый коврик у порога, старое облупившееся зеркало у вешалки, чуть дальше умывальник с тазом и еще одна дверь, ведущая в комнату, из тяжелых плах, на шпонках, какие делали в старые времена. Она подается с трудом, неохотно. Вот и комната. Ничего страшного. Те же занавеси на окнах, иконы в правом углу, как положено, слева у стены аккуратно прибранная кровать с горкой разнокалиберных подушек под кружевным покрывалом; самодельные дорожки, да стол кухонный, накрытый клеенкой — все это не увидишь в современной, даже самой захудалой квартире. Другой, забытый мир… Откуда здесь его магнитофон на деревянном табурете? Трогательно древняя модель… Ах, да! Это же все по фотографиям. Галина Вонифатьевна любила слушать старые романсы и Булата Окуджаву… Сундучок, где Пров любил сидеть… Какова репродукция! И маятник настенных ходиков с гирями у прохода в следующую комнату застыл в боковом положении! Пров уже вполне освоился с правилами игры, воспоминания становились приятными. Что дальше?

Пров с любопытством отодвигает портьеру. Она сидела неподвижно, напротив него за круглым столом с широко открытыми черными глазами. Ватная тишина завалила Прову уши; сердце, выбив дробь, замирало… Тоже фотография. Ясное дело…

Внезапный лязг сбоку отбросил Прова назад. Пошли часы, но не обычно со звуком тик-так, тик-так, а со скрежетом, совершенно противоестественным, в медленном темпе раскачивая маятником. Кри-ик… Кра-ак… Кри-ик… Кра-ак…

Галина Вонифатьевна, словно нехотя, начала подымать руку и горькая усмешка поползла из угла в угол ее губ.

… Ты пришел, наконец… Я так долго ждала… Теперь ты останешься здесь навсегда… Что ты теряешь в том, суетном мире… О чем пожалеешь… Пров не слышал этого и одновременно слышал… Пространство вытянулось, неимоверно удлинилось… Маятник раскачивался, как огромные качели… Кри-ик… Кра-ак… Страшная тяжесть… невероятная тяжесть… Теперь ты со мной… Теперь ты мой… Какой великолепный перстень… Прости меня… Я великая грешница… Хочешь, я стану перед тобой на колени… Я одолею свою гордыню… Где ты взял этот перстень… Покажи. пожалуйста… Сними его… я прошу тебя… Тяжесть сползает… Часы прибавляют ходу. Пров становится легким, как пушинка. Что с планетой? Что с миром? Маятник мечется в бешенстве со звуком лопнувшей струны или рикошетящей пули. Сними перстень! Ты не уйдешь отсюда победителем! Победить должна я! Отдай перстень, жадный чурбан! Уже не звон, уже дикий свист часов, и Пров бьется в ужасе всем телом о дверь, но она держит его мертво, как плита склепа. Отдай же перстень! Проклинаю тебя! Отдай!