Виктор Колупаев - Избранные произведения в одном томе

Пров уже довольно долго приглядывался к старичку, пламенеющему коротко стрижеными рыжими волосами за последним стеклом. Он вел себя довольно странно. Не обращая ни на кого внимания, он иногда выводил приятным баритоном что-то вроде «ту-ру-ру-ру-у-у» и взмахивал руками как дирижер, одним словом, был чем-то увлечен и чрезвычайно занят. Надо было подойти поближе, тем более что у Прова к нему было дело. Маленькая табличка на подставке сообщала, что посетители имеют удовольствие видеть фотомастера Мара, в настоящей момент несомненно сочиняющего «Богатырскую симфонию», никак не меньше, о чем свидетельствовали кипы нотной бумаги с довольно объемистой партитурой.

Фамилия или имя (странно как-то: ведь полагалось писать фамилию, имя и отчество) показались Прову знакомыми. Или просто ассоциации какие-то возникли не то с академиком Марром, не то с классиком Марксом?

— Ту-ту-ру-ру-ру! — снова пропел мастер и что-то записал в партитуре валторн, кажется.

Вот это да! Тут рядом колбасу дают, а он сидит себе и сочиняет симфонию! Да это же просто реликт какой-то! И пишет прямо на слух… Загляденье. Молодец.

— Извините, Мар… э…э…, не знаю вашего имени-отчества, что прерву, так сказать, канву мелодии, — решил подать голос Пров.

— Да уж просто Мар. СТР сто тридцать семь — сто тридцать семь, если хотите. Шучу, конечно.

— Не трудно вам вот так, без инструмента?

Тот взглянул на Прова поверх очков укоризненно-устало: ну сколько можно объяснять! Могу без инструмента!

— А вы уверены, что нота «до» будет действительно соответствовать ноте «до» на рояле? — все же настаивал Пров.

— Будьте уверены, — сердито ответил старичок и сухонькой ручкой снял очки. — Только не на рояле, а на фоноскопе Вселенной. Чем могу быть полезен?

В его тоне сквозило явное желание поскорее избавиться от назойливого посетителя.

— Видите ли… У меня есть несколько фотографий одного старого дома. Очень дорогих для меня фотографий. Хотелось бы получить другие, более подробные проекции. Так сказать, ретроспективный взгляд в молодость… Вот, пожалуйста.

— Понимаю, понимаю… — принялся рассматривать фотографии мастер. — Дом, разумеется, снесен?

— Да, уже лет десять тому.

— Что сейчас на его месте?

— Улица. Точнее, поворот асфальтированного шоссе на Средне-Кирпичной.

— Дом принадлежал вам?

— Нет. Какое это может иметь для вас значение?

— Большое. Так чей был дом?

— Моей любимой женщины. В прошлом.

— А не в будущем? — переспросил фотомастер.

— Как это? — удивился Пров. — В прошлом, конечно.

— Это меняет дело. Тут, я вижу, у вас и внутренний вид комнат… Их… тоже реставрировать?

— Желательно.

— А здесь, конечно, она, ваша любимая женщина. Два снимка с интервалом… судя по часам, попавшим в кадр, пять минут.

— Да, — коротко буркнул Пров. Похоже, ему задавали много лишних вопросов.

— Это меняет дело, — снова с каким-то непонятным удовлетворением произнес фотомастер Мар. Пров еще толком не видел до сих пор его глаз. Когда же он поднял их вдруг на посетителя в упор, большие, серые, но невероятно колючие, Прову показалось, что он проваливается в пустоту. Не сводя с Прова этого взгляда, Мар, он же какой-то СТР, добавил серьезно:

— Проше восстановить все это в натуре.

Отвернувшись невольно и поэтому злясь, Пров отупело соображал, как ему понять последнюю фразу. Как издевательский отказ? Как вид явного и потому вполне простительного в таком возрасте слабоумия? Одно слово — композитор…

— Шутить изволите? — только и сумел выловить Пров из каких-то старых запасников всеми забытую дореволюционную фразу.

— Я ж денег с вас не беру, — без тени насмешки продолжил мастер. — А под фотографии даю залог — вот этот перстень старинной работы — потому только, что вижу, с кем имею дело. Вы можете оставить его себе в случае невыполнения заказа. Но советую выяснить его ценность, так она велика. А также прошу… в случае чего… не ссылаться на меня.

И он как-то незаметно ускользнул, маленький, сутулый, оставив Прова остолбенело стоящим за развернутой партитурой неизвестной симфонии.

— Но позвольте! А когда… — едва успел спохватиться Пров.

— Через сутки, — донесся откуда-то издалека голос фотомастера. — Старый дом на повороте Средне-Кирпичной…

Разговор со старичком всколыхнул в душе Прова давно остывшие воспоминания. Если у него и была любовь, то всего лишь раз и, конечно же, с Галиной Вонифатьевной. Не юношеское мимолетное увлечение, не супружеское спокойное чувство, не плотская похотливая связь, — это была драма по Шекспиру и Достоевскому, кровавая драма, хотя, само собой, видимой крови они не пролили. Столкнулись два мировоззрения: ее — религиозное, и его — атеистическое. Все это происходило на фоне искренней и глубокой любви, к тому же и противники оказались достойными друг друга. Как Пров понял много позже, поединок она рассчитала с самого начала до мелочей, но все же весна их любви была прекрасна, а споры и диспуты носили вполне дружеский и даже творческий характер и всегда гасились поцелуями и объятьями. Они уединились, замкнулись для окружающего мира, молодые, счастливые. И когда им надоедал ее старый тесный домик, укатывали на мотоцикле в луга и леса читать стихи и дышать ароматом первозданной свободы от Адама и Евы.