Виктор Колупаев - Избранные произведения в одном томе

— Пров!

— Угу…

— Что там дальше в этой песне, помнишь?

— Затоплю я печурку дровишками?

— Вот-вот.

— А дальше вот что…

И он грянул во весь голос, на весь Чермет с тем невероятным надрывом, какой я и ожидал услышать.

— То скликается рыжая бр-р-р-ратия

на волшбу, на поминки, на пир.

Славьте ереси, догм неприятие,

да падет ненавистный кумир!

Он замолчал, и я понял, что продолжения не будет.

— Пров…

— Чу! — подал он знак рукой и прислушался.

«Тирли-тирли, тирли-тирли», — несмело и как бы с опаской раздалось из сараюшки. Это еще что за наваждение?

«Тирли-тирли, тирли-тирли», — донеслось снова, будто неизвестный музыкант пробовал настроить давно заброшенную скрипку.

— Сверчок! Клянусь всеми святыми, ожил сверчок!

Мы бросились в сарайчик, но напуганный нашим вторжением музыкант сразу примолк.

— Ничего, сейчас ляжем спать, он разойдется. Мне надо досмотреть интереснейший сон. До завтра.

Остывающие угли рдели всеми цветами побежалости от рубиново-янтарного до фиолетово-синего, переливаясь тончайшими оттенками от малейшего дуновения воздуха, и словно вздрагивали в подкрадывающемся холоде.

Сверчок и точно настроил скрипочку и пошел выводить свое непрерывное «рли-рли-рли-рли», трелями и руладами воспевая и уют старой русской избы, и тайну африканской ночи.

… и окончательно убедился, что катера не вернешь.

Дальнейший ход событий предугадывался без особого труда. Течение Тыма в эту пору, как знал Пров, происходит вовсе не в естественном для него направлении сверху вниз, а под влиянием подпора близкой и могучей Оби в противоположном, с ответвлениями в тайгу. Это означало, что на главном фарватере, где бы его могли заметить и подобрать редко проходящие здесь суда, ему не удержаться, и льдина-убийца, на время прикинувшаяся спасительницей, довершит свое черное дело, пробьет жидкий береговой кустарник и уйдет глубоко в лес, откуда его, Прова, уже будет не слышно и не видно. Другой возможностью спастись было броситься вплавь к удаляющемуся обласку, если б на него удалось взобраться с воды, чего, как наверняка знал из собственного опыта Пров, никогда не удавалось сделать, не перевернув долбленую из дерева скорлупку. С учетом израсходованных на заплыв в ледяной воде сил, эта возможность почти уравнивалась с предыдущей и называлась смертью, с той лишь разницей, что наступала более скоропостижно и менее мучительно.

Пров не принадлежал к натурам, склонным к бесконечным колебаниям, тем более к трусости, хотя и успел взвесить все возможные последствия своего шага. Обласок был управляем, и его следовало немедленно догнать. Он разделся, снял сапоги и прыгнул в ледяную купель. К своему удивлению, он легко достиг цели и даже вытащил из носовой части причальную веревку, которую на всякий случай покрепче намотал на запястье руки.

Теперь, буксируя лодчонку, Пров повернул к лесу. Летом да в теплой воде такое упражнение стало бы для него приятной забавой, но сейчас он почувствовал, как наливается тяжестью каждый мах свободной руки, как коченеет и становится бесчувственным и неуправляемым тело. Он с трудом, но еще шевелился, когда перед глазами замелькали опушенные молодыми листьями прутья ивняка. Но даже толстые ветви, пружиня, уходили вниз, едва он пытался ступить на них ногой, течение сбивало. Он сразу сообразил — надо плыть, пока не поздно, дальше, к большим деревьям. Еле пробившись через заросли, отдав последние силы, он плыл по открытой воде в тайгу, неподвижно повиснув на веревке позади обласка и надеясь лишь на счастливый случай. Онемевшее тело прекратило всяческую борьбу, он не мог заставить его сделать хотя бы движение, голова приятно кружилась, и он подумал: «Теперь я точно знаю, что Бога нет».

Вдруг он почувствовал какое-то изменение в обстановке: все плавно закачалось перед его взором, обласок очутился где-то ниже и дышать стало много легче. Это и был тот счастливый, исключительный случай: течением Прова вынесло на наклонный мокрый ствол поваленного дерева. Ствол был неширок и раскачивался под напором воды, однако держался корнями прочно. Пров инстинктивно вцепился в него мертвой хваткой, впитывая кожей спины и плеч согревающие лучи солнца, их животворящую силу. В голове прояснилось, он начал медленно, сантиметр за сантиметром ползти вверх. «А Бога все равно нет», — улыбнулся он, глядя сверху на ожидающий своего хозяина, привязанный к руке обласок.

Прошло не менее часа, прежде чем он обдумал, как перебраться в коварное утлое суденышко с полукруглым днищем, готовое перевернуться при малейшем неверном движении еще непослушного тела. Тут надобно было разработать целую методику пересадки. Рассчитав все до мелочей, Пров решил падать в него плашмя, чтобы сразу занять наинизший центр тяжести. Он завел лодку под ствол дерева, свесился, упершись одной ногой в днище, и рухнул вниз, тут же вытянувшись и замерев неподвижно. Дальнейшее подтвердило правильность расчета: суденышко дало опасный крен, черпануло воду, но выправилось.