Андрей Максимов - Самоубийство Земли [Повести и рассказы]

Женщина говорила с той неторопливой, нарочито вежливой интонацией, с которой, как правило, объясняют очевидные вещи очень тупым людям: она аккуратно складывала слова, подавала их с улыбкой на лице и твердостью в голосе.

— Подозреваю, что вам покажется неприятным или, хуже того, циничным то, что я вам сейчас скажу, но, согласитесь, истина не перестает быть таковой, даже если она дурно пахнет. Итак, нам придется произвести еще одну классификацию и снова — на два вида. (В скобочках замечу, что, обожествляя цифру три, люди весьма неосмотрительно пренебрегают цифрой два, а ведь именно она — богиня контраста: свет и тьма, белое и черное, любовь и ненависть… Контрасты всегда двумерны). Для того, чтобы произвести классификацию, вспомним про дар стрелы и зададимся самым элементарным вопросом: какую же цель преследует человек в любви? Ведь будучи от природы существом крайне эгоистичным, он всегда твердо знает свою цель (правда, не всегда признается в этом даже себе). Вот в зависимости от цели и разделим людей. Одни — назовем их условно — домовиками — понимают: любовь — единственная возможность построить дом. Именно домовики — как нам удалось установить — придумали весьма воинствующую поговорку: «Мой дом — моя крепость». В каком бы веке ни жили домовики, именно так воспринимают они свой дом…

Мягким, воздушным движением выдвинула женщина ящик стола и перед Андреевым шлепнулась толстая черная папка, на которой огромными красными буквами было написано: «ДОМОВИКИ».

— Как вы понимаете, если я начну читать вам все, что удалось собрать в эту папку, мы не расстанемся до завтрашнего утра да и, к тому же, весьма далеко удалимся от сути разговора. Но, главное, думаю, вам ясно: домовики — люди, имеющие одну ясную цель — зажечь семейный очаг, чтобы возле него отогреваться от всех жизненных невзгод. Очаг столь дорог домовикам, что они долго умеют не замечать, когда он погас: греют душу над пеплом, убеждая себя, будто огонь еще пылает. Итак, с домовиками мы в общем разобрались, теперь перейдем ко второму, признаюсь, более распространенному виду. Для простоты обозначим его зоологическим термином — «Хищники».

Воздушное движение повторилось вновь, и перед Андреевым спланировала вторая, столь же толстая папка. Красными буквами на ней было выведено — «ХИЩНИКИ».

Женщина минуту молча смотрела на Андреева, и мысли его, будто руководимые этим женским взглядом, улеглись, успокоились.

Тогда женщина продолжила:

— Думаю, не надо долго объяснять, кто такие хищники. Слово это говорит само за себя, ну а если вкратце… Как правило, к данному подвиду относятся люди, снедаемые комплексами: внешними (скажем, маленький рост, какой-нибудь физический дефект, например, синяя борода или горб, как у Квазимодо) или внутренними, среди которых самый распространенный — неуверенность в себе. Что такое комплексующий человек? Это личность, в душе которой происходит постоянная борьба между самоощущением и взглядом окружающих. Как одержать хотя бы временную победу в этой борьбе? Конечно, только с помощью любви… Хищники подчас очень страдают, мучаются, но страдания их заканчиваются, как только предмет страсти завоеван. Причем для некоторых (такие хищники наиболее страшны) важно завоевать не только тело, но и душу. Когда же победа одержана, — хищник успокаивается. Несчастная жертва чаще всего остается в недоумении, она начинает искать в себе самой, в окружающей жизни причины катастрофы… Тщетное занятие. То, что для домовика означает начало совместной жизни, начало строительства дома, для хищника — итог.

Женщина замолчала. Взгляд ее снова ударился о глаза Андреева, но на этот раз столкновение привело лишь к тому, что мысли его пришли в еще большее смятение.

«Все, что она говорит, — слишком красиво, слишком уж логично, чтобы быть правдой. В жизни реальной так не бывает», — размышлял Андреев и пытался заставить себя думать именно так — про общечеловеческое. Но на эти, едва ли не философские размышления наскакивали, будто гимнасты на снаряд, совсем иные мысли — те, что продиктованы чувствами — легко, почти без напряжения, перемахивали они через невысокие эти препятствия, и тогда начинал размышлять Андреев о своем: о собственной потере, о той женщине, из-за которой, собственно, и бросился в этот жаркий день, как голодный волк на лося: безоглядно, без уверенности в победе, но с жадностью. Неужели и она, та, что совсем недавно казалась единственной, тоже вмещается в эту схему? Неужто вся жизнь с ней, все тревоги, страдания, бесконечные расставания — каждый раз навсегда — и нервные встречи — каждый раз навечно — неужели все это уже расписано где-то, а значит обречено?