Сергей Соломин - Доктор-дьявол [Избранные сочинения. Т. III]

— Укажи мне такую обитель…

— Волга, Волга, весной многоводной…

А потом начнет читать из Щедрина и показывает всем невидимые миру слезы сквозь видимый смех.

Далее же начинает бормотать:

— Железный закон… Теория приспособляемости… Естественный подбор…

И кричит петушиным голосом:

— Экономический материализм! То, что меня высекли, представляет не более, как надстройку к юридическим отношениям!

Потом задумается.

— Переоценка ценностей! Но что такое изображает переоценка телесного наказания?

Потом успокаивается и впадает в совершенствование:

— Не противься злу насилием!

Потом разнеживается и, присевши наземь, тихо мурлычет:

— После розог я всегда впадаю в лиловые чувства и оранжевые настроения. Я чувствую, ясно чувствую сладострастный изгиб наказующей лозы.

Человеческих же поступков, однако же, не совершает.

— Сдайся, сдайся!

Этот голос, — он становится все громче, звучит все увереннее.

— Нельзя жить без веры в жизнь. Верь в нее, люби ее! Ты хочешь истины, а все отрицаешь. Ты смеется, издеваешься над всем. Ты разрушаешь все. Что же останется? Посмотри кругом: одни обломки, развалины. Где же здание, где твой приют? Ты вышел в путь бодро и с оружием в руках, и увидел всюду ложь и неправду. Ты стал разрушать… разрушать храм Ваала и Молоха? Нет, ты разрушаешь собственную жизнь, собственную свою веру. Что же осталось у тебя, бедный? От пышной одежды — одни лохмотья. Взор твой, ясный и гордый, потускнел. Где твоя сила, твоя мощь? Безумец! Ты делаешь последние усилия и обломком копья бьешь по последним колоннам старого храма. Ну, упадут они. Хорошо! Ты одолеешь последнее препятствие, разобьешь последнюю амфору и столетним вином напоишь мусор и грязь — трофеи твоей победы. Но чем же ты-то, жалкий безумец, будешь жить на развалинах старого храма? Чем?

И страшно мне, и боюсь я, что вот сейчас рухнет последняя колонна старого храма, и останусь я один, совсем один. Не будет уже самозабвения и злобы, и радости, и гордого торжества борьбы… И останусь я, мнимый победитель, одиноким в пустыне, которую создал сам вокруг себя.

Тогда придется услышать мне страшный голос смерти, тогда почувствую я ужас одиночества, тогда пожалею я о старом храме, о торжественной декорации, о благовонном курении, о стройном хоре, славословящем жизнь…

Жизнь! Но я тебя победил, а ты, мощная, непоколебимая, раздавила меня. Я поражал картонным мечом и убивал призрачного неприятеля. Этот храм — стоит по-прежнему и курится фимиам во славу земного бога, и гремят литавры, и хор звучит, и торжественные звуки несутся ввысь…

Но я уже ничего не слышу, я не способен слышать. Я разрушил все и остался один. Куда же теперь? За борт?

Я плачу… Поздние слезы. Не вернешь. Из мусора и гнили не возродятся стройные колонны, изукрашенные фронтоны, и поверженный идол не воспрянет, в холодном камне не увижу я более божественных черт.

Но ведь то была ложь и неправда. И не я ли ополчился на нее? Не я ли вызвал ее на бой? Не я ли победил? Я горд, я силен! Все это минутная слабость! Прочь! Я должен разрушать, строить будут после меня! Вперед! Еще не все разрушено, еще жива во мне злоба, еще сильны руки, еще губителен размах…

Боже мой!.. Я боюсь… Я не могу… Я не дотронусь до этой последней колонны… Я сяду у подножия ее и буду думать о старом храме…

Как полон он был неразгаданных чудес, как живительна была его прохладная тень под вековым сводом, и каждый камень шептал мне старую сказку, чудную сказку былого, невозвратного… Пусть то была ложь, но как хотелось ей верить! И когда жрецы в белых ризах возносили к небу молитвы, я падал ниц и холодных плит касался лбом, и так тепло становилось в душе моей, и накипали слезы… Я верил и жил.

Но вот я поднялся и боязливо оглянулся кругом. И тут впервые что-то коснулось меня и стал я прозревать.

И сказал я самому себе: жрецы обманывают народ, и идол тот каменный, а не бог. Испугался я своей мысли и хотел вернуться к старой наивной вере, к каменным плитам, охладившим мое воспаленное лицо, к слезам умиления, к миру души… Но не мог.

И смелее стал смотреть я вокруг. И увидел, что все ложь и обман. Обман эти белые ризы, эти клубы жертвенного дыма, этот холодный и бездушный мрамор божества. Обман порфира и виссон. Обман красота дев, принесших цветы для брачного обряда к подножию идола. Обман и взоры, казавшиеся мне раньше звездами, взятыми с синего полога вечного неба. Все обман и ложь!