Владимир Михайлов: Избранные произведения. Том 3

В таком вот порядке последовали все трое от внутренней двери предбанничка к выходной, как–то даже и не заметив Тригорьева. Вышли, дверь за ними запахнулась, и было слышно, как после мгновенной запинки шаги их вразнобой застучали по ступенькам, выводившим из подвала на свет Божий.

– Гм, – еще раз сказал про себя Тригорьев, томимый желанием понять, что же тут не так.

И тут его ожгло понимание. Сработала профессиональная память.

Он нашел вдруг, на кого походил этот мужчина. И, не теряя более времени, толкнул внутреннюю дверь и, перешагнув порог, вступил в комнату.

Здесь было тепло, светло и сухо, хотя и пустовато как–то для солидного кооператива. Наличествовал в комнате письменный стол, наидешевейший, из мореной фанеры, шесть стульев, издревле именуемых венскими, и табличка над столом, чуть повыше головы сидящего; на табличке написано было не очень тщательно: «Консультант по вызовам и встречам А. М. Бык». Стены выглядели покрашенными водяной краской, пол – обычной желто–коричневой эмалью, но без предварительной шпаклевки и грунтовки, так что виднелись все углубления и шероховатости досок. Наспех все делалось, кое–как, и Тригорьеву, в котором глубоко сидело исконное милицейское стремление к порядку, это не понравилось. Но ведь не за тем он сюда пришел, чтобы оценивать качество ремонта? Нет, вовсе не за тем, конечно. И Тригорьев поспешил перевести взгляд на человека, сидевшего за столом как раз под табличкой.

Человек этот был человек–невидимка. То есть внешность его была того сорта, от какого ровно ничего не остается в памяти: только что видели человека, смотрели во все глаза, а через минуту спроси у вас: а как он выглядел? – и ничего не сможете сказать, потому что никак он не выглядел, не за что было взгляду зацепиться, все как–то нечетко, как–то условно, может, так, а может, этак – ну, вы понимаете. Вот именно таким и был консультант по имени А. М. Бык.

Тем не менее ничто человеческое, видимо, не было консультанту чуждо, и под заурядной его внешностью крылись полнокровные чувства – судя по той радостной улыбке, какой приветствовал он капитана Тригорьева.

– Антруйте, антруйте, – произнес он, когда участковый инспектор, переступив порог, на долю секунды задержался, – и указал на один из стульев перед столом.

Слова, сказанного консультантом А. М. Быком, капитан, признаться, не понял, потому что французским не владел, иначе, конечно, сразу догадался бы, что означало оно всего лишь предложение войти, «антрэ», оформленное, правда, по законам русского спряжения. Но жест А. М. Быка Тригорьев истолковал правильно и уселся на указанное место.

Небольшое время они сидели, глядя друг на друга, как бы ведя некий бессловесный диалог – словно бы ожидая, кто первым не выдержит. Но капитан Тригорьев, издавна наученный смотреть пристально, проницательно и понимающе, не опуская глаз, мог в это время думать о вещах совершенно посторонних, как–то: застанет ли он еще молоко в гастрономе по пути домой или, как вообще в последнее время, от полезного продукта не останется даже и воспоминания. Так что вполне закономерным можно почесть, что первым не выдержал игры в гляделки А. М. Бык. Он снова приятно улыбнулся, обнажая не совсем белые, но комплектные еще зубы, и произнес:

– Очень люблю помолчать в компании. Бывает, такие глубокие мысли приходят!

– А говорить не разучитесь? – спросил Тригорьев, подумав. И, таким образом несколько запутав собеседника, сразу же в упор заявил:

– Тут у вас только что люди были.

А. М. Бык, в свою очередь несколько поразмыслив, ответил:

– Совершенно верно. Имели быть. Вот только что перед вами.

– Так вот, я хотел бы знать, что это за люди.

Капитан Тригорьев разговаривал всегда исключительно вежливо.

– Вас имена интересуют? Одну минуту!

С этими словами А. М. Бык проворно вытянул верхний ящик стола, извлек из него конторскую книгу в красном синтетическом переплете, недавно только начатую, раскрыл ее и, водя пальцем по странице, быстро нашел требуемый ответ:

– Амелехины были.

И, захлопнув книгу, выжидающе поднял на инспектора глаза.

– Конкретней, – сказал Тригорьев. – Вы поконкретней давайте.

– Ну, эта… Алебарда Ивановна? Нет, как ее…

А. М. Бык снова растворил книгу и зашарил пальцем.

– Револьвера, вот. Я помнил, что имя такое – воинское.

– Так, – сказал Тригорьев. – А еще кто?