Михаил Савеличев - Крик родившихся завтра

Мне всё равно. Все эти резонансы и океаны. Потому что точно знаю, для чего нужна Токийская башня – чтобы увидеть Токио.

Лесенка наверх перегорожена цепью с надписью: «Подъем на объект только в защитном костюме!» Перешагиваем и поднимаемся. Ступени спиралью вкручиваются ввысь. Низенькие, широкие, обманчиво удобные. Впереди – Иванна. За ней – Надежда, я последней. Каблуки стучат по железу, выбивая глухое эхо. Земля удаляется с каждым витком. Понимаю – это какая-то иллюзия, но она кажется далекой-далекой, будто не по лестнице поднимаемся, а в космос стартуем. К Марсу. Видна тонкая прорезь ручья, широкое бетонное поле, похожее на шахматную доску, островки деревьев, Дивные горы.

Добираемся до первого шара. Он блестящ, словно елочная игрушка, подвешенная внутри спирали лестницы. Присмотревшись, можно увидеть наши искаженные фигурки. Иванна даже останавливается и чуть через перила не переваливается – рассматривает.

– Однако, – говорит.

Хочется протянуть руку и потрогать. Там, где лестница подходит совсем близко, понимаешь, что шар больше похож на огромную каплю ртути – если присмотреться, можно заметить пробегающую по поверхности рябь. А то, на чем он висит, – никакой не трос, а всё та же ртутная нить.

– Странные опыты здесь проводили, – Иванна. – Словно знали и готовились. Хотя, может, и знали? Нет, вряд ли. Крепили обороноспособность страны. Только и всего.

Шар остается внизу, но ему на смену приходят другие – разного размера. Совсем огромные, занимающие чуть ли не всё пространство внутри спирали, и совсем крохотные, почти незаметные – действительно елочные шарики. Снаружи башни появляются огромные тарелки антенн. К ним ведут ответвления от основной лестницы, забранные со всех сторон решетками. Огромные замки и таблички со скрещенными костями преграждают ход к ним.

Иванна болтает не переставая. И я ее понимаю. У самой язык на чесотном месте. Разве что прикусить его. Слишком пугательно всё вокруг.

– Они даже не знали, чего хотели. Имелась голая гипотеза и большой бюджет. Почему не удовлетворить любопытство за государственный счет? Тем более до бомбы было еще далеко, а тут – безумие, конечно, мистика какая-то, но вдруг получится? По сравнению с бомбой – ерунда, конечно, но потенциал! Отключать разум у населения целых стран, представляешь? Бац, и вся Европа – сплошные идиоты. Трах – и все капиталистические страны ходят под себя. Бери их тепленькими. Гораздо гуманнее, чем атомная кузькина мать.

Ужасно, сокрушается Надежда.

– Кто бы ее заткнул, – бормочу себе под нос.

Но та не унимается:

– Это у них в природе, понимаешь? Тяжелая эволюционная наследственность, которую не исправить никаким социумом. Капитализм говорит, что человек по природе зол, а потому ему надо потакать. Социализм твердит, что человек добр, и его необходимо удерживать в рамках. А человек всего лишь ущербен. Он то, что надо преодолеть. Они ведь почему так испугались несчастных детей патронажа? Хотя сколько их – сотни? – и сколько их – миллиарды. Что они могут им сделать? Показать невероятные фокусы – триямпампацию? Да что это такое по сравнению с разумом? С практикой цивилизации? Культурой? Уродство, отклонение от нормы. Им в цирке выступать вместе с Никулиным и Карандашом. Так нет, они сделали всё, чтобы придать уродству значимость. Окутали тайной. Поиграли в шпионов. Подослали убийц. Сами как дети. Приключенческих романов начитались.

Иванна останавливается, поджидает Надежду:

– Ты понимаешь, о чем я говорю?

Наверное, Надежда неуверенно улыбается. Нам лучше идти дальше.

Иванна всматривается в ее лицо, будто только сейчас увидела.

– А если они правы? Если самые бредовые их подозрения – абсолютная правда? Прозрение. Блестящая догадка. И за всеми этими детскими играми стоит некое дитя патронажа с невероятными возможностями? Которое и дергает за веревочки целое человечество? Чтобы всё устроилось именно так? Как в конструкторе – берешь одну деталь, привинчиваешь к ней другую деталь, затем третью, и бац – новое человечество! Причем старое человечество уверено, что делает всё само, по собственному желанию.

Будет легче, Надежда встает на следующую ступень. Наверху всё будет иначе.

Иванна хватается за голову:

– Они все во мне, понимаешь? Все. Обрывки, следы, оплевки, мусор, испражнения. Сколько их – один, два, три… и каждый говорит, каждый думает, у каждого свои мыслишки. Их так много, что мне не хватает места. Они выталкивают меня, как кукушки.