Кларинда - Когда листья станут золотыми

— А если Маша, Серегина жена, схоронила? — вдруг предположил Черкасов. — Она ж беременная, а беременные иногда так чудят. Вот моя племянница…

Он не успел продолжить рассказ о племяннице, ибо его бесцеремонно прервал следователь:

— Да вы что, вы хоть мало-мальски разумные версии предлагайте. Чтобы женщина на середине срока вдруг, на пожаре… да там от одного взгляда на покойника наизнанку вывернет. Вы почему решили, что она? У них разве шуры-муры были с покойным?

— Нет, никаких шур-мур. Просто симпатизировали друг другу. Серега с его ревностью ее за пустые подозрения колотил, а будь что на самом деле, точно убил бы тогда.

— Значит, он у нас Отелло, — усмехнулся следователь. — И Отелло рассвирепелло. Ну пойдемте, расспросим этого Отелло…

Свидетель Спиридонов был зол. Он ожидал, что его отпустят гораздо раньше, и не рассчитывал на длительную задержку. Нормальные люди уже разошлись обедать, а он все ожидал повторного допроса. Поэтому приближающегося следователя он встретил нелюбезно:

— Ну наконец-то. Долго меня мариновать будете? Что там, Машка-дура жаловалась?

— Ну что вы, Сергей Валерьевич, — сказал Самойленко ласковым тоном, услышав который, сам глава ордена иезуитов скончался бы вторично только от зависти. — Ваша супруга святая женщина. С этой стороны к вам никаких претензий. Вам не скучно было с капитаном милиции?

— О, — усмехнулся оперуполномоченный, — Сергей Валерьевич был не настроен на беседу. Он мне только сказал, что каска из бани была найдена в лесу еще его отцом и использовалась в бане в качестве котелка. Чтобы париться. Я бы, конечно, поговорил с ним о видах касок и типах оружия, но ему это было неинтересно, так что, боюсь, он немного поскучал.

— А не кощунство ли? — задумался следователь.

— Не думаю, каска немецкая, — беспечно ответил Калашеев.

— А что? — осмелел Спиридонов. — Они на нашу землю пришли, чего с ихним оружием церемониться?

— Сукин ты сын, Спиридонов, — с некоторым удивлением даже проговорил участковый. — Я же читал твое уголовное дело за грабеж ларька на День Победы. Помню прекрасно из протокола, что ты орал при задержании. Что это и не праздник вовсе, что пиво бы баварское пили без этого праздника… Что, отрицать будешь?

— Не буду, — буркнул Спиридонов. — Я по дурости тогда, мне восемнадцать лет было.

— Видеть тебя не могу, — сообщил старлей. — У меня мать в детстве из Ленинграда еле вывезли, а бабушка там и осталась. И дед без вести пропал.

— А сейчас, Сергей Валерьевич, — следователь перелистнул страницы протокола, — вам двадцать два года. По дурости, ага. С прискорбием сообщаю, что за четыре года ситуация не слишком-то… Итак, вы желаете что-либо изменить в своих показаниях?

— Нет, — насторожился Спиридонов. — А что менять-то?

— Ну, что пропавший Герасимов не остался в парилке.

— Остался, — упрямо сказал Спиридонов. — Я видел в окно. Потом уже все жаром заволокло, стекло вылетело.

— Не будете… Ну хорошо. Обыск будем тогда у вас проводить, Сергей Валерьевич, — сообщил Самойленко.

— Чего? Какой обыск? Я жаловаться буду!

— Сколько угодно, — согласился оперуполномоченный. — Подсказать, куда? В прокуратуру.

— А прокуратура и так узнает, — подмигнул следователь. — Сегодня же я их уведомлю, письменно, как по закону положено. Только вот Сергей Валерьевич, если мы что-нибудь найдем, уже будет находиться в камере, — лицо следователя озарилось приятной улыбкой, от вида которой Игнатий Лойола скончался бы в третий раз.

— Чего? — Спиридонов не верил своим ушам. — В какой камере?

— Предварительного заключения, конечно, — небрежно пояснил Самойленко.

— За что? Вы что, совсем охренели? Вы что, больной?

— Вы руками не размахивайте, Сергей Валерьевич, — посоветовал следователь, — а то мы можем и за сопротивление представителям власти принять. Мы уже знаем, что вы хорошо умеете драться. То есть, вы хорошо умеете бить женщин, а мужчины, оказывается, и сдачи дают. А человек вы весьма злопамятный. В тот день могли опять подраться, верно? Приложили погибшего как следует, а потом, чтобы скрыть следы, и баню не пожалели… Могло быть так?

В ситуации, когда люди обычно бледнеют, лицо Сергея, наоборот, налилось кровью.

— Вы что, охренели? — повторил он. — Да я пальцем к нему не притронулся!

— Охотно верю, что пальцем не притронулись. Убивать сподручнее не голыми руками. Палкой, камнем, вон тем ломиком хотя бы. Верно?

— Тот лом… — Сергей явно занервничал. — Да я не знаю ничего, да он с зимы стоит…