Роман Борин - Перламутровая птица Атлантиды. До потопа оставалось всего 750 лет…

Получая в руки разодранные сильными отцовскими пальцами куски, дети переставали плакать, с жадностью набрасываясь на еду. Взрослые тоже ели. Расчет бы прост. Прятаться в хижинах долго не имело смысла: рано или поздно большая вода поглотит лагерь.

Но чтобы куда-то идти, нельзя оставаться голодным. Глупо с обессилившими мышцами, пустым желудком тащить с собой еду, совершенно не ведая, что ожидает тебя впереди. Думать о будущем, даже ближайшем, в такой ситуации представлялось бессмыслицей. И, с тревогой слушая, как стремительные струи безжалостно дробят соломенную крышу над головой, люди торопливо поглощали пищу. Они ни о чем не думали кроме еды. А по мере того, как тело наливалось приятной тяжестью и теплом, укреплялась в глубоком подсознании каждого надежда.

О том, что произошло перед самым началом большой воды, не вспомнил никто. Точнее сказать, об этом никто не обмолвился. Наверное, чувства, вызванные первым в истории племени убийством соплеменника, из-за нахлынувшей беды ещё не успели оформиться в мысли, опустившись в глубинные пласты памяти. О Вожде тоже никто не вспомнил. Где он сейчас: прячется ли в каком-либо укромном месте от ливня и холода, или жестокие волны уже смыли его в океан – никого не интересовало. Как будто и не жил на свете этот человек.

Впрочем, сидя в своих хижинах семьями, люди не тревожились и о судьбах других соплеменников. Плотная стена воды, непрерывно падающей с неба, словно разъединила людей. Каждая семья готовилась спасаться отдельно от остальных – чем дольше и активнее сыпала с небес колючая вода, тем быстрее пробуждался в островитянах животный инстинкт самосохранения.

Было бы глупо предполагать и об оплакивании Айо в этот час. Да и кому он оставался нужен? Единственным человеком, который действительно тревожился в это время о другом, осталась Лагна, собирательница яда. Сидя в хижине, она молилась духам, требуя у них помощи неизвестно куда подевавшемуся сыну. Выскакивая время от времени наружу, она металась вокруг хижины, пытаясь что-нибудь да разглядеть сквозь непроглядную завесу ливня.

Лагна громко рыдала, но голоса своего не слышала. Ливень словно издевался над ней, заливая рот, глаза, уши, не давая дышать, сбивая с ног, иссекая спину. Женщина не поддавалась, упрямо ползла назад в хижину, а в кромешной темноте (совсем не оставалось сил зажечь лучину), судорожно глотая плотный воздух, отчаянно шептала: «Сын мой, Орло, где ты?!». Потом, собравшись с силами, снова взывала к духам, умоляя помочь ее сыну, не дать ему погибнуть, где бы он в сей момент ни находился

– Проклятье моему роду! – временами вскрикивала несчастная мать. – Я упустила последнего сына! Я, старая гадина, не доглядела, потеряла дитя свое! – и снова она рвалась из хижины наружу, надеясь хоть что-нибудь для себя прояснить.

Она была твердо уверена в том, что в других жилищах ее сына нет. Она не могла бы объяснить, почему сейчас его не может там быть, но от этого тревога матери ничуть не уменьшалась. От сильного волнения и физического напряжения Лагна скоро полностью лишилась сил и, сумев-таки в очередной раз вернуться в протекающую хижину, у самого порога ушла в беспамятство…

А юноша тем временем, напрягаясь, также как и Лагна, из последних сил, упорно рвался к сельве. Он ринулся туда, едва начался ливень. В суматохе даже бдительная старушка-мать его исчезновения не заметила.

Переведя дух под гигантской глыбой, под которой они с Вождем несколько дней назад беседовали с глазу на глаз, Орло полез вверх по обрыву, цепко хватаясь за корни растений.

Голые ноги мальчишки скользили по глине, вода будто пыталась скинуть дерзкого человечишку вниз. Несколько раз он скатывался, снова прятался под камнем и снова рвался на второй ярус берега. После четырех или пяти неудачных попыток юноша все-таки преодолел обрыв. Чрезмерное напряжение мышц и воли на какое-то время парализовало его – Орло лежал лицом вниз на холодной и скользкой траве, как убитый, и ни малейшего внимания не обращал на воду, острые струи которой буквально прошивали худое тело юноши насквозь.

Сознание Орло ненадолго притупилось. Из глубин памяти стремительно всплывали образы, обрывки образов, какие-то нечёткие фигуры, знаки и даже целые картинки. Он вдруг увидел мать, ничком лежавшую на самом пороге хижины, вода в которую уже стекала со всех сторон, и встрепенулся. И снова сознание его куда-то провалилось. Вспомнил почему-то, как он мальчишкой тащит им же умерщвленную змею, большую, с гладкой светлой кожей. Миг – и внутренние очи созерцают озеро. Оттуда, подымая каскады брызг, выныривает нечто страшное. Вот загорелись факелами хищные глаза, просвечивая даже сквозь пелену дождя. Открылась пасть с ужасным частоколом кривых зубов.