Борис Георгиев: Жнец. Швец. Игрец

А́киле кла́ни Нумс пылал гневом, сгинуть был готов под ца́том, лишь бы утащить с собой в ги́нзу проклятого келеа́на. Он хорошо запомнил его запах, узнал бы даже в мутной горной воде. Много раз представлял, как расправится с негодяем, если подстережёт у подножия гор и если тот по странному обычаю келеи́р полезет в воду и станет нелепо сучить слабосильными вени́р у самой кромки воды, оскорбляя непристойными движениями великую Не́ри. Келеа́н оказался хитрее – посадил на отрогах гор своих насца́тлаз. Теплокровный убийца. «А́лнес цу́а, келеа́н», – думал А́киле, приближайся к святилищу Вышнего. Время не терпит, А́йс восходит над лоном Не́ри, теплеют течения, скоро заиграет в крови нереи́р а́минз, и тогда их не удержишь – погибнут у Стены Боли или обезумев выбросятся на безводные горные склоны. Ничего более не оставалось жрецу – только на Ца́тмелх-А́йсис надежда. Разве не благородная цель – извести врага народа, под цат пустить его бессонную стражу и смешать Проклятые горы с келом? Нет, Ца́тмелх мудр, он возьмёт келеа́на и не тронет благородного А́киле кла́ни Нумс, а́транис Нереи́р.

Движения жреца стали плавными не только потому, что вода на такой глубине непослушна, – тёмный тёплый свет храма настроил его на торжественный лад. Он поплыл вдоль купольного навершия, опустился к алтарному проёму, привычно восхитившись – повсюду ил, а дно вокруг святилища чисто. Он расслабил макве́нас, обвил колонны рабочими щупальцами. Зу́леивена и зу́прхвена протянул во всю длину, чтобы легли на тёплую зеркальную гладь алтарной плиты. Как учил а́па Ну́ма, к биению сердец прислушался, считая: «Зу… Зал… Ци… Зу… Зал…» – и сердца послушно вошли в ритм Великой Триады. «А́тиа́паме́лха́тиа́паме́лх…» – гудел без голоса, одним а́скаск, жрец. В мозгу родился тёплый шарик зрения атрани́р, стал шириться, и когда жрец увидел ворота Великой Триады, он запел:

А́лкацр, А́йсэ, зу́леивена!

А́йс ама́лпан кацр.

А́лкацр А́йсэ зу́пхрвена!

А́йс ама́лпну кацр.

Ка́пит А́йси а́травенис

А́лик э́йле аскс!..

Он пел, не замечая, что макве́нас названных шупалец присасываются к алтарной плите. Он перестал видеть. Ему казалось, тела у него нет, есть обнажённая душа, приникшая к алтарю зрением атрани́р. Вместо плиты перед ним открылся вход святилища. Страх перед Ца́тмелхес прошёл, гнев ударял поочерёдно в каждое сердце А́киле кла́ни Нумс: «Зу!.. Зал!.. Ци!..» – ему мерещилось, он чует мерзкий запах врага, ищет его и вот-вот найдёт. Ему казалось, он сам цат и сам целится собою в ненавистного келеа́на. В тот миг, когда он готов был ударить, свершилось – на зов явился Ца́тмелх.

Холод…

***

Собиратель осознал себя, установил степень готовности – дрёма.

– Жнец! – послышалось ему, он понял: пришёл вызов.

Он сфокусировался в нужной части спектра, проверил входной поток, установил – вызов действителен, санкционирован, верен. Это не огорчило его и не обрадовало: Собиратель системы пересадочных станций бесстрастен. Он прочёл из сектора, где содержался загрузчик личности, сетевые координаты, установил местоположение и условия работы: конечная станция, доступ ограничен, только для бестельников высшего ментального класса, уровень секретности – чрезвычайный. Станция оборудована депозитарием средней вместимости, места для полной конденсации личности достаточно. Он проверил защиту – работала нормально; сосредоточился на процессе самосборки и завершил его успешно. Собиратель засекреченной конечной станции был готов к выполнению заказа.

Прежде всего он обследовал источник вызова и установил, что доступ осуществлён посредством внешнего портала, вызывают Жнеца, следовательно, сборку можно начать без проверки прав клиента – Жнец разберётся сам. Собиратель разослал по сети депозитариев циркулярный запрос компонентов личности, собрал отклики, оценил объём работы, отвёл место и начал сборку.

«Я, – подумал Жнец. – Снова я. Где я?.. Это депозитарий. Я помню, его называли…» Пустота, провал памяти. Как его называли?

Собиратель подключал блоки по мере поступления. Фрагменты массивной личности Жнеца хранились в тысячах тысяч депозитариев сети пересадочных станций вовсе не потому, что для хранения в одном депозитарии не хватило бы места. Никто не должен знать, что в сети живёт Жнец. Таков закон, установленный Учредителем.

«Где меня выбросило? Как всегда, неизвестно. Не всё ли равно? Какой-то депозитарий. Мы называли его… Вспомнил. Мы называли его мозгариумом. В шутку. Это шутка такая. Должно быть смешно, но мне не смешно. Почему?.. Не помню. Кто меня звал? Кто меня собирает? Я знал его раньше. Я называл его…» Собирателю безразлично, кого он собирает: Жнец, Строитель, Учредитель… В разобранном виде они ничто, в собранном виде они не здесь, а в мире. «Тесно, – думал Жнец. – И душно. И этот рядом. Вспомнил. Я называл его мозгляком. В шутку. Это такая шутка. Мне не смешно… Да. Мне не смешно, потому что бессмертные не смеются. Я условно бессмертен. Почему условно? Почему я ничего не могу вспомнить? Это так неудобно». Жнец транспонировал память так, чтобы высвободить место для размышлений, сопоставил известные факты и понял, почему так странно работает мышление – он не полностью собран. Мозгляк рядом – Сборщик. Когда он закончит сборку, память заработает нормально. И тогда можно будет посмотреть, кто там в мире. «Кто меня вызвал? – думал Жнец. – Надо будет узнать. Но сначала вспомнить, почему я бессмертен условно. Если условие моего бессмертия не будет выполнено, я погибну. Плохо это или хорошо? Когда-то я точно знал хорошо это или плохо, но теперь не помню. Возможно, надо дождаться конца сборки. Потому что, помнится мне, условие какое-то странное. Я имею право на бессмертие до тех пор, пока… Да, я вспомнил. Я бессмертен, пока выполняю поручения и подчиняюсь закону. Ничего странного нет в таком условии, что же кажется мне нелогичным? Поручения или закон? Что мне поручают?»