Евгений Филенко - Дарю вам этот мир (сборник)

Таня подняла глаза и увидела шефа, готового взорваться от негодования. Увидела и удивленные взоры в ее сторону.

– Ничего страшного, Роберт Семёнович, – сказала медноволосая Элли, с вызовом посмотрев на шефа. – У человека несчастье. Раз в сто лет можно!

Таня изумленно опустила взгляд на свои руки. Она держала тлеющую сигарету и стряхивала пепел на полированную поверхность стола.

– Пустяки, – наконец выдавил шеф. – Успокойтесь, Таня, и займитесь делом. Это помогает не хуже никотина.

Она сделала-таки расчет, и ей действительно стало легче, когда колонки цифр в электронном бланке и коэффициенты, похожие на хвостатых зверьков, оградили ее от остального мира, в котором происходили непонятные вещи. Но вот расчет лег на стол к шефу – тот бегло просмотрел его и тут же, при ней, сунул в разверстую пасть фототелеграфа.

– Вот так, – произнес он многозначительно. – Ведь можете же, черт побери! Можете, если захотите, а? В чем же, простите великодушно, дело? Или и впрямь – раз в сто лет?

– Не знаю, Роберт Семёнович, – потупилась Таня. – Наверное, вы правы, и я ленивая черепаха.

– Я старый человек, – заявил шеф. – Поэтому мне извинительно сказать вам то, что я думаю. И вы не должны на меня обижаться, так как это идет от чистого сердца и от искреннего желания вам помочь. У вас есть некоторые задатки способного инженера. Не скажу, что талантливого. Но вы преступно разбрасываетесь на преходящие мелочи и пустячные увлечения. Вы глуповаты и ветрены, Танюша. Но это – молодость, это пройдет.

Таня молчала.

– Не знаю, – пробормотал шеф. – Может быть, в этом нет ничего плохого. Молодость дается человеку только один раз, и надо ее прожить. Именно прожить, а не переждать! Кажется, я противоречу самому себе. Что вы думаете по этому поводу, Таня?

– Я еще не придумала, – созналась Таня. – Наверное, вы снова правы.

– Прав? – переспросил шеф. – Безусловно! Только вопрос – в чем именно?

Дома Таню ждали три послания: письмо от родителей из Австралии, где они второй год восстанавливали популяцию вымирающих медведиков-коала; письмо от Николая, с которым они расстались друзьями еще до отъезда родителей, содержание в общем и целом она себе представляла; письмо от Андрея – что он мог наговорить в пылу раздражения, она еще не знала. Но странное дело: это ей было безразлично. А с фото на столе на нее взирал суровый и неприступный Пирогов.

Что же это было?

Таня прикрыла за собой дверь: ей не хотелось, чтобы бабушка Поля видела что-нибудь лишнее. Прошла по краешку краута, опустилась в кресло. Отяжелевшая от непривычного обилия умственных процессов голова упала на руки.

Тоненько заголосил терминал. На экране возник Андрей, лицо его было строгим, совсем как у Роберта Семёновича.

– Ты получила мое послание?

– Да, вот оно.

– Так в чем же дело? Я три часа жду твоего визита, сорвал репетицию, поругался с режиссером – хорошим человеком. Все, между прочим, из-за тебя, солнышко.

– Я только что пришла с работы.

– О боже. – Андрей устало разыграл удивление. – В городе вечер, люди отдыхают и веселятся, а она – работает! Да не верю я в это! Очевидно, тебе попросту наскучило мое общество. Позволь узнать, кто твой новый рыцарь?

– Я только что закончила сложный расчет, – упавшим голосом сказала Таня. – Раньше у меня на него уходила неделя. Сегодня я узнала, что для него достаточно десяти часов.

– Почему бы тебе не сделать его за неделю, в нормальные рабочие часы?

– Сначала я сделала его, а потом уже подумала…

– Нет! – Андрей погрозил ей пальцем, изящным и длинным. – Так не бывает. Понимаешь – кому угодно поверил бы, но тебе…

– Давай пока не будем встречаться, – неожиданно для себя сказала Таня. – У меня возникли проблемы.

– Даже та-ак?!

Лиловая клякса расплылась по экрану, и тот угас. Таня почувствовала сильное облегчение. Ей и вправду было не до Андрея. Потом, когда она разберется во всем до конца и пройдет эта назойливая, надоедливая боль в сердце, – потом она придет к Андрею, и все будет по-старому. Потом – не сейчас, когда на ее столе стоит портрет космонавта.

И наступила ночь.

Таня сидела в кресле, напряженная, сосредоточенная, неотрывно глядя перед собой. Она боялась даже шевельнуться, малейшим движением нарушить тишину в комнате. Она ждала.

Так минул час.

Тане захотелось спать. Она уже почти убедила себя, что ничего исключительного не произошло. Просто она слишком много в последнее время думала о Пирогове. Наверное, за всю прежнюю жизнь не думала о нем столько, как за эти два дня. Единственное, что вносило смятение в ее душу, – это история с бабушкой Полей. Но об этом, впрочем, нетрудно было и позабыть. И тогда вообще не осталось бы никаких неясностей.