Кир Булычев - Другая поляна

И показал, где должна была бы стоять его машина. Сами понимаете, что никакой машины там не было.

- Ой, - сказал шофер, - угнали!

И попытался броситься к тротуару напрямик. Мне стоило немалых усилий перехватить его так, чтобы провести сквозь ложбинку. И он благополучно исчез.

- А плотники?

- Что плотники? Говорят мне: "Ты куда шпиона дел?". "Сбежал он", отвечаю. Вот и все. И я поспешил к вам.

Я набил трубку, раскурил. Три дня не курил, проявлял силу воли.

- Спасибо, - сказал я, - за увлекательный рассказ.

- Вы мне не верите? Вы полагаете, что я обманул вас?

- Нет, вам никогда такого не придумать.

- Тогда я пошел.

- Куда?

- К Наташе. Я ей все расскажу. У меня такое облегчение! Вы не представляете... Жалко, что его убили молодым. Представляете себе целый мир, не знающий зрелого Пушкина!

- Все на свете компенсируется, - сказал я. - Не было Пушкина, был кто-то другой.

- Конечно, - сказал Морис, продвигаясь к двери. Он уже предвкушал, как ворвется к Наташе и начнет плести любовную чепуху.

- Да, - повторил я, - должна быть компенсация... Кстати, Морис, а тот дом, в который вы приехали, я имею в виду Пушкинский музей, в нем что?

- Тоже музей.

- Какой же?

- Музей Лермонтова, - сказал Морис. - Ну, я пошел.

- Лермонтова? А разве нельзя допустить...

- Чего же допускать, - снисходительно улыбнулся мой молодой коллега. - Там написано: "Музей M.Ю. Лермонтова. 1814-1879".

- Что? - воскликнул я. - И вы даже не заглянули внутрь?

- Я - пушкинист, - ответил Морис с идиотским чувством превосходства. "Я пушкинист, и этим все сказано".

- Вы не пушкинист! - завопил я. - Вы лошадь в шорах!

- Почему в шорах? - удивился Морис.

- Вы же сами только что выражали сочувствие миру, лишенному "Евгения Онегина". Неужели вы не поняли, что обратное также действительно? Сорок лет творил русский гений - Лермонтов! Вы можете себе представить...

Но этот утюг остался на своих бетонных позициях.

- С точки зрения литературоведения, - заявил он, - масштабы гения Пушкина и Лермонтова несопоставимы. С таким же успехом мы могли бы...

- Остановись, безумный, - прорычал я. - Я тебя выгоню с работы! Ты недостоин звания ученого! Единственное возможное спасение для тебя - отвести меня немедленно в тот мир! Немедленно!

- Понимаете, - начал мямлить он, - я собирался поехать к Наташе...

- С Наташей я поговорю сам. И не сомневаюсь, что она немедленно откажется общаться со столь ничтожным субъектом. А ну веди!

Наверно, я был страшен. Морис скис и покорно ждал, пока я мечусь по кабинету в поисках золотых запонок, которые я рассчитывал обменять в том мире на полное собрание сочинений Михаила Юрьевича.

Когда мы выскочили из машины у парка, было уже около двенадцати. Морис подавленно молчал. Видно, до него дошел весь ужас его преступления перед мировой литературой. Поляна уже была обнесена забором, и плотники прибивали к нему последние планки. Не без труда нам удалось проникнуть на территорию строительства.

- Где? - спросил я Мориса.

Он стоял в полной растерянности. По несчастливому стечению обстоятельств строители успели свалить на поляну несколько грузовиков с бетонными плитами. Рядом с ними, срезая дерн, трудился бульдозер.

- Где-то... - сказал Морис, - где-то, очевидно...

Он прошелся за бульдозером, неуверенно остановился в одном месте, потом вернулся к плитам.

- Нет, - сказал он, - не представляю... Тут ложбинка была.

- Чем помочь? - спросил бульдозерист, обернувшись к нам.

- Тут ложбинка была, - сказал я тупо.

- Была, да сплыла, - сказал бульдозерист. - А будет кафе-закусочная на двести мест. Потеряли чего?

- Да, - сказал я. - А скажите, у вас ничего здесь не проваливалось?

- Еще чего не хватало, - засмеялся бульдозерист. - Если бы моя машина провалилась, большой бы шум произошел.

Ничего мы, конечно, не нашли.

Надо добавить, что через два месяца Морис женился на Наташе.

Морису я безусловно верю. Все, что он рассказал, имело место. Но прежней теплоты в наших отношениях нет.