Георгий Шахназаров - И деревья, как всадники… Повести и рассказы

Пален испытал к нему даже некое сочувствие. Не хочется, конечно, ох как не хочется входить в историю запачканным. Я бы, как верноподданный, снял это бремя со своего будущего государя, да только риск уж очень велик. Не повязать тебя сейчас значит подставить свою голову под топор. Да и кто знает, не отречешься ли от тех, кто возвел тебя на престол? Нет, мне надежный вексель нужен.

Не догадывался Пален, что не пройдет с переворота и трех месяцев, как ему будет велено, не показываясь на глаза новому императору, удалиться в свои курляндские имения и никогда больше ногой не ступать в столицу.

- Хорошо, - прервал наконец Александр затянувшееся молчание. - Чему быть, того не миновать. - Он вернулся на свое место и кивком дал знак Палену сесть. - А есть ли у вас, граф, уверенность, что замысел ваш не сорвется? - Он сделал ударение на слове «ваш».

Пален ответил дерзко:

- Наш замысел сбудется, все учтено, ваше высочество. В деле изъявили готовность участвовать несколько десятков человек, среди них генерал Бенигсен, братья Зубовы (чуть было не обмолвился: «имеющие опыт в заговорах против самодержцев») и прочие весьма надежные ваши доброжелатели, патриоты России (очень уж высокопарно прозвучало - патриоты, можно бы и без этого). Генерал Талызин соберет свой гвардейский батальон вблизи от Летнего сада, а генерал Депрарадович выступит с Невского, от Гостиного двора. Во главе сей колонны встанем мы с Уваровым, а первую поведут Зубовы. Вот что еще важно: Аргамаков, полковой адъютант государя, знающий все потайные ходы в Михайловском замке, взялся провести в спальню его величества.

Александр вздрогнул. Должно быть, пришла в голову мысль, что и к нему в спальню когда-нибудь ворвутся преторианцы спасать отечество.

- Продолжайте, - приказал он.

- Остается добавить немного. Я вам уж докладывал о разговоре, когда император сказал, что хотят повторить 1762 год. Так вот, ваш батюшка еще поинтересовался, не дам ли я какого совета о его безопасности. На что я возразил в шутку: «Разве только, государь, прикажете удалить этих якобинцев и заколотить эту дверь». И в самом деле, император тут же велел убрать караул из конной гвардии да наглухо закрыть ход в спальню императрицы. Впрочем, все эти подробности не должны вас заботить.

Пален, однако, заметил, что собеседник слушает его очень даже сосредоточенно, все взвешивая в уме. Хоть и молод, а в мыслях серьезен. Что ж удивительного, с детства изощрен в дворцовых интригах, бабка была ему мудрой наставницей.

- Ну а когда вы собираетесь действовать? - спросил великий князь. Теперь он глаз больше не отводил.

- Как можно скорее. Момент очень уж благоприятен. Нет в Петербурге ни Аракчеева, ни Растопчина. Да это скоро кончится. Шансонетка Шевалье, пользующаяся монаршьей благосклонностью, выведала, что император велел Аракчееву прибыть немедля в столицу. Я принял свои меры, чтобы задержать его в дороге. Но он со дня на день объявится, и тогда всем нам не миновать дыбы. Надо торопиться, ваше высочество, - настойчиво завершил Пален.

Александр вдруг взял руку Палена в свою и сказал взволнованно:

- Только беру с вас, Петр Алексеевич, клятву, что с отцом ничего не случится. Одно отречение, ничего боле.

Пален встал, чтобы показать, как близко к сердцу принимает он заботу сына о своем родителе, и проникновенно произнес заранее заготовленную на сей счет фразу:

- Пусть ваше высочество не терзается муками совести, обещаю вам сделать все от меня зависящее, чтобы на жизнь императора не было покушения. - А самому пришла на память французская пословица: «Чтобы приготовить яичницу, надо сначала разбить яйца». Впрочем, Александру важно очистить себя от подозрений. Конечно, он терзается, однако не настолько, чтобы отказаться от протягиваемой ему короны.

Разговор был исчерпан. Они поднялись. Уже в дверях Александр спросил:

- А вам приходило в голову, граф, что над нами бог, его всевидящее око все зрит, и дела и помыслы людские. Когда-нибудь всем нам придется предстать перед его грозным судом.

Пален признался себе, что не ожидал такого мистического порыва со стороны наследника, слывшего чуть ли не вольнодумцем, поклонником завозимых с Запада модных идей. Он согнулся в полупоклоне, чтобы скрыть мелькнувшую на губах улыбку. Выпрямившись, размашисто перекрестился.

- Бог, - возразил Пален, - опустит веко, зная, что нет у нас иной корысти, как видеть Россию избавленной от грозы, а народ ее в довольствии и послушании монаршьей власти пребывающим.