Chugun&Bronza - Исповедь. Социальный эксперимент «ГАРДАРИКА»

– А эти, что, то же пришли, почтить? – пролепетал Старик после долгой паузы, указывая дрожащим пальцем на двух мужчин.

– Да, – спокойно ответил отец Августин, от взгляда, которого не укрылись столь стремительные метаморфозы своего духовного чада.

– Не узнаю. А ну-ка, сынка, подойди.

– Прекрати, папа! – возмущенно взвизгнула одна из женщин, та, что все это время нервно терзала четки. – Это мой муж, Карлос! Мы женаты уже 20 лет. Ты был на свадьбе!

Карлос, смущенно затоптался на месте, вопросительно поглядывая на отца Августина.

– А, доченьки! – громко закричал Старик, рассеяно шаря безумным взглядом по каюте. – Пришли, наконец! Столько лет не видел! Муж, говоришь? Так ты же, вроде, выскочила за гниломудого хозяйчика? А, этот вроде ничего. Иди сюда, сыну, расскажи мне о моих внуках.

– Все! Я так больше не могу! – женщина истерично метнулась в сторону, явно порываясь уйти, но ее остановила сестра, крепко схватив за предплечье.

– Позволь мне, сын мой, направить тебя на верный путь, – поспешно вмешался в скандал отец Августин. – Прежде чем, подготовить тебя к тайне Последней Пасхи, я бы хотел спросить, – он благостно вздохнул, – желаешь ли ты начать таинство Покаяния и Примирения с пожертвования на пользу страдающих и заблудших чад Господних в Пустошах?

Старик покосился на священника свинцовым глазом:

– А, сколько нужно, чтобы они не страдали?

Священник смущенно кашлянул в кулак.

– Жертвую по двойному тарифу. Эти бедолаги станут счастливей, узнав, что, наконец, один из карателей издох, – ответил Старик, после некоторых размышлений.

Отец Августин озабоченно встрепенулся.

– На сии операции Вам была выдана индульгенция. Найдите в душе своей истинные грехи для сокрушения, а пока я прочту Вам Слова Божии, чтобы осветить совесть и побудить к раскаянию.

После сокрушения и раскаяния пришел черед исповеди. Все присутствующие, утомленные дискантом отца Августина, когда тот нараспев читал религиозные тексты, и полубредовым бурчанием Старика, вольно расположились в креслах.

Даже швейцарцы, которые поначалу пытались сохранять стойкость, и с почтением внимали каждому слову легендарного ветерана, спустя два часа сникли и, прикрываясь беретами, украдкой начали зевать.

Наконец священник немного отстранился от больного, и жестом потребовал, чтобы гости подошли к кровати.

Старик какое-то время молчал, обводя иступленным, колким взглядом, собравшихся, так словно, смотрел на них уже стоя за порогом иного мира. Затем, наконец, произнес, совершено отчетливо и твердо, как в молодости:

– Как бы я хотел, что бы все это было сном – потом он немного помолчал, с удовольствием втягивая носом фильтрованный воздух, потребовал: «Выключите музыку, я буду говорить долго».

Когда его желание было выполнено, он продолжил:

– Я знаю, что не сплю, потому что я вижу картины из прошлого и настоящего, а будущего уже не вижу. Мне неподвластно ничего, чтобы я мог изменить. Не могу убить, соврать, полюбить, создать, даже встать не могу. Я беспомощен, и впервые в жизни мне от этого хорошо.

Он сделал еще одну короткую паузу, потом заговорил вновь:

– Смотрю я на вас, и мне становится грустно. Не в обиду, но вы не знаете и половины того, что знаю я. Возможно, даже сейчас не понимаете, о чем я говорю, – Старик внезапно рассмеялся, близоруко щурясь и хлопая себя ладонью по бедру.

– Вы вот, – он ткнул пальцем в молодого лейтенантика в синем сукне, – знаете, что я герой. Единственный живой герой Зауральского Крестового похода.

А вы, – и он наотмашь ударил ладонью по руке дочери, – считаете, что я сволочь, дрянной человек, которого никогда не было рядом, но у которого появились деньги и власть.

Вот эти двое, – Старик уничижительно кивнул в сторону зятьев, – ничего обо мне не знают, просто бояться как огня, потому, что я еще могу дать им крепкой порки.

А ты… – и он дернул за сутану отца Августина, потом махнул рукой, – А, Бог с тобой!

Затем перевел дыхание, и было видно, как сходит с лица воспаленный румянец, а вместе с ним постепенно отступает бред. Старик прокашлялся, затем попросил воды. Напившись, он медленно продолжил:

– Святой отец, я хочу, чтобы моя исповедь была прилюдной, потому что я уверен, она будет интересна и поучительна для всех присутствующих.

Потом он обратился к остальным:

– Вы не раз слышали сухую и логичную историю моего подвига. И вот спустя многие годы, я наконец расскажу вам подробно, в красках, как я стал Героем!