Владимир Пекальчук - Край непрощенных

Да, тысяча проклятий, да. Когда-то это был цветастый школьный ранец со множеством карманов на молниях и изображением смешного пони. Таких ранцев не то что в сорок четвертом — даже в детстве Кирсана еще не было. Совершенно очевидно, что девочка не могла быть жертвой ни эсэсовца, ни кригсхельфериннен. Временная нестыковка в пятьдесят, а то и семьдесят лет.

Он сделал знак Вогелю двигать дальше, схватил немку за руку и повел за собой.

— Послушай, Макс, этого всего не может быть! — крикнул он на бегу, тяжело дыша. — Это ошибка! Все, что ты рассказал, разбивается об единственный факт: я не убивал всех этих людей, что гонятся за мной! Я клянусь богом, библией, честью, памятью моей матери — всем, чем угодно — я не убивал их! Я не мог этого сделать! Женщины, дети… как бы я смог?! Ты, эсэсовец, не поймешь, но я не мог такого сотворить! Просто не способен!!

Немец остановился, дождался, пока Кирсан поравняется, и встретился с ним глазами.

— Я верю тебе, — сказал он негромко, — точнее, верю, что ты говоришь то, что считаешь правдой. Я видел, ты даже это мертвое тельце ударить не смог, но… Видишь ли, есть еще один момент. Ты говорил, что тебе снится, как ты врезаешься в бульдозер… Вспомни, ты сам каким был в этот момент? Твои руки на руле, или, может быть, твое лицо в зеркале обзора… Какие они были? Как сейчас или… старше?

— К чему ты клонишь, я не понимаю!

— Мы попадаем сюда не обязательно такими, какими умерли. Знаешь, кого я встретил тут однажды? Фюрера. Только я узнал его лишь после того, как он представился. Понимаешь… ему было двадцать два года.

— Это как? — насторожился Кирсан.

— Вот так. Ему было двадцать два, и он искренне недоумевал, почему предыдущий встреченный им человек зарядил в лицо молодому художнику, как только тот, следуя хорошим манерам, представился.

— И… что ты ему сказал?

— А что я мог ему сказать? Адольф, ты мой фюрер, по чьему приказу я, твой верный солдат без сомнения и упрека, лично расстрелял и сжег несколько сотен несчастных из миллионов, умерщвленных согласно твоей воле? Или я должен был забить его до смерти за то, что, будучи им обманут, натворил чудовищных вещей и попал в ад?

— Хм… Второй вариант звучит довольно-таки логично и справедливо.

Лицо Макса исказила гримаса гнева, да так, что немка поежилась, и разведчик почувствовал, как задрожала ее ладошка.

— А, ну тогда тебе прямая дорога в когорту божьих палачей, слепых и бездумных ублюдков, — процедил Вогель.

— Это говорит эсэсовец из айнзатц-команды?

— Именно! Будь чужим орудием, а с меня хватит, я им уже был, слепым и безмозглым. Пусть слишком поздно, но я прозрел и все понял. Я заслужил все, что мне уготовано, от начала и до конца — но теперь я жертва, палачом я уже был и больше не буду. Во всем должен быть баланс. Вот это — справедливо. А вымещать злобу за свою умственную слепоту и душевную глухоту на том, кто все равно не поймет, за что — уволь. И без меня найдется, кому заставить его страдать. Так что… Посоветовал я ему состричь усы и никогда не называться своим именем, вот и все. Но, подозреваю, что мой совет мало чем поможет: фюрер, скорее всего, не помнящий.

Кирсан примирительно махнул рукой:

— Ладно, но какое отношение это имеет ко мне?

— Простое. Если бы я сказал молодому художнику Адольфу, что тридцать лет спустя он убьет миллионы и ввергнет мир в пучину войны, а Германию — в кошмарную разруху, что бы он мне ответил? Что я идиот, что я несу чушь. Это тебе ничего не напоминает?

— Бред. Ты хочешь сказать, что я на самом деле погиб не в тридцать, а позднее, убив десятки человек, в том числе женщин и детей, а сюда попал в состоянии до своего преступления и теперь искренне считаю, что все это ошибка? Ну ведь бред же.

Вогель покачал головой:

— Не думаю. Видишь ли, многие люди, дожившие до старости, попадают сюда молодыми. Я раньше недоумевал, почему так, но только встреча с фюрером открыла мне глаза.

— Какой смысл наказывать человека, который не знает, за что?! Не твои ли слова?

— Мои, но я ведь здесь не главный. Наш тюремщик и палач, видимо, считает, что так правильно.

— Ну и где тут, черт возьми, справедливость?!

— Вот как раз в этом. Если вдуматься, женщины и дети, которых ты убил, тоже не знали, за что. Каждый получает, что заслужил. Я обречен сгорать заживо, потому что жег заживо других. Ты убил невиновных — а теперь думаешь, что сам невиновен и страдаешь без причины. Это воздаяние.

— Ты свихнулся, — сплюнул в сердцах Кирсан.