Владимир Пекальчук - Край непрощенных

На звук выстрела сбоку обернулся один из солдат, и Кирсан узнал того самого российского офицера. Долю секунды они пытались прочесть в глазах друг друга мысли, которыми им не дано было обменяться словесно, а затем офицер отвернулся, поднял автомат и продолжил стрелять в наседающих безумцев. Еще раз рявкнула пушка, разорвав в клочья несколько тел, и тут со стороны нападающих пронеслась огненная стрела. Рванул взрыв.

- 'Тигру' капут, — прокомментировал Макс, — надо уходить.

Они, пригнувшись, двинулись за здание.

— Как ты узнал, что это был 'тигр'? — спросил Кирсан.

— Я что, на слух не отличу 'кампфвагенканоне тридцать шесть' от любой другой пушки?

— Ах ну да…

Внутри здания, за которым они прятались, раздался взрыв, выбивший все стекла, которые еще не вылетели. Беглецы как раз добрались до калитки, когда из задней двери, шатаясь, выскочила женская фигура, споткнулась на ступеньках и растянулась на земле. Макс, вскинувший было пистолет, увидел, что она не вооружена, и не стал стрелять. Кирсан шагнул ближе, протягивая руку, но немец бросил:

— Оставь ее. Она при любом раскладе обречена, а нам не нужны лишние проблемы.

Женщина подняла голову на звук непонятной речи и разведчик сразу же ее узнал. Там самая, раздававшая еду. И она его тоже узнала — и, сидя на земле, в ужасе попыталась отползти прочь. Ах да, ведь еще Святой говорил, что все, чья речь непонятна — враги. Но Кирсану плевать, кто и что там говорил. Он не будет играть по чужим правилам.

Разведчик схватил ее за руку и поволок за собой. Женщина сопротивлялась недолго, быстро сдалась и покорно следовала за ним, пошатываясь на бегу. Видно, взрывом основательно оглушило.

Предсказание Макса сбылось в точности: за калиткой простиралось открытое пространство, чуть дальше — грубое подобие крепостной стены в полтора человеческих роста, никем не охраняемое: как только на поселение напали с другой стороны, часовые отправились отражать атаку.

Трое беглецов покинули периметр, никем не замеченные, пробежали триста метров до ближайших деревьев и вскоре затерялись среди покореженных, безжизненных черных стволов. В этот момент позади рвануло так, что куски кирпичей и пыль будут с неба два дня сыпаться.

— Кажется, склад боеприпасов взорвали, — сказал, тяжело дыша, Кирсан.

— Я бы держал пари, что это то здание, где мы с тобой сидели. Видимо, не удержались…

— На кой черт коровник-то?..

— Черта не поминай. А коровник — чтобы драгоценная пища не досталась врагу. Так все делают, — пояснил Макс и достал из-за пазухи пачку печенья.

Спасенная Кирсаном женщина по-прежнему безучастно шла следом, не пытаясь вырвать ладонь из его руки и не поднимая глаз. Разведчик окинул ее быстрым взглядом: одета так себе, хорошо хоть на ногах высокие сапожки, а не туфли. Туфли в болоте — вещь неподходящая. Он уже собрался было спросить Макса, куда идти и что дальше делать, когда немец, хрустнув печеньем, внезапно замер, как вкопанный, и выплюнул изо рта еду, а затем с силой швырнул початую пачку в болото под ноги.

— Что-то не так?

— Доннерветтер! — выругался Макс и поспешно сунул руку за пазуху.

Достал чипсы, распечатал, откусил — и снова в гневе выплюнул откушенное, бросив следом упаковку.

— Интересно, почему я слышу это ругательство, как оно звучит, без перевода на русский? — Кирсан попытался разрядить обстановку, видя, как у товарища по несчастью начинают раздуваться крылья носа, а лицо медленно перекашивается, но неудачно.

Макс доставал из-за пазухи пакеты и упаковки один за одним, пробовал содержимое — и отправлял в жижу под ногами. Кирсан из сопутствовавших этому процессу ругательств понял, что немцу крупно не повезло: из многих ящиков с припасами он вскрыл наполненный недавно, содержимое которого не успело стать нормальным, и все его сокровища оказались таким же дерьмом, как и остальная пища в этом мире. Попытка напомнить, что беглецы находятся посреди гиблого болота и неизвестно, когда они найдут город, ничего не дала: Макс с лицом, на котором отражалась вся мировая скорбь, бросал еду в болото пачка за пачкой, а женщина то и дело вздрагивала.

Но вот немец извлек последнее, что у него оставалось. Бутылка какого-то вина, с этикеткой, написанной по-французски. Он воткнул меч, который до того нес под мышкой, в почву и, мрачный, словно Сократ, которому поднесли кубок с ядом, стал распечатывать бутылку.

— У меня хреновое предчувствие, — заметил Кирсан, — ты, это, будь готов морально, что и вино окажется помоями, и не ори. Ты ее пугаешь, — кивнул он в сторону женщины.