Олег Котенко: Падение

Я стряхнул ухающую и ноющую тушу с себя и бросил уголок. — Ну и дура же ты! Он тебя не завтра, так послезавтра удушит или прибьет. — Не прибьет, — она с вызовом подняла голову и вытерла руки о грязный фартук. — На мать рука не подымется! Я схватил куртку и вышел. Была весна и это, пожалуй, единственное, что радовало. Весна в той поре, когда цветет почти все, что способно цвести и воздух густ от этих ароматов. Я задержался на крыльце. Обычно внушающий отвращение двор с вечно сидящими на ступеньках — не пройдешь! — подобиями Сынка и тупым негритянским рэпом из беседки далеко слева выглядел как-то по иному. От черемухи прямо над крыльцом исходили такие волны цветочного аромата, что долго дышать ими было просто нельзя. — Лечу-у! Дети разом вскинули головы. «Давно не слыхать было», — подумал я и сам посмотрел вверх. Из окна соседнего дома — из окна девятого этажа! — выснулась по пояс фигура в грязной рубашке в клетку. «Летун» встал на подоконник на колени и развел руки в стороны, устремив затуманенный взгляд в сиреневое майское небо. Домой я вернулся около восьми и встретила меня телефонная трель. Несколько секунд я постоял, послушал, закрыв глаза, как льется приятный звук и только потом поднял трубку. Надо сказать, приятный для слуха телефонный звонок — великая вещь! — Макс! Мы сейчас! Мы приедем, окей? — Окей, — обреченно согласился я, потому что знал: от Виталика не скроешься. Откажешься — сделается обиженным, выставит эту обиду передо мной да еще приукрасит так, что куда там… кому-нибудь, кто хорошо расписывает посуду! Сейчас — это через полчаса. Виталик скорее всего звонит от Андрея, а тот живет в получасе ходьбы от моего дома. Вместо того, чтобы прибрать, а наоборот разбросал все вещи так, чтобы пройти было совершенно невозможно. Раскидал по всей прихожей обувь, будто бы невзначай свалил с вешалки еще с зимы висящую там одежду, а в зале и на кухне устроил форменный кавардак. Но кавардак с оттенком творческого беспорядка! Для этого достаточно было рассыпать по комнате старый ненужные распечатки своих черновиков. Пускай думают, что водят знакомство с будущей литературной звездой. Еще я извлек из холодильника наполовину пустую бутылку «Старки». Они пришли, когда уже начало смеркаться. Я без вопросов открыл дверь и, как и ожидал, увидел на пороге Виталика с Андреем. Виталик с торжественным выражением на лице выставил перед собой левую руку, в которой держал за горлышко зеленую прямоугольной формы бутылку. — Привет, — я поздоровался с каждым за руку и кивнул на бутылку. Что это? Когда Виталик повернул ее этикеткой ко мне, улыбка на лице Андрея стала слишком широкой даже для него — он всегда улыбается так, что рот до ушей. А мне при виде двух цифр — 60 и значка градусов стало плохо. — Это что? — повторил я свой вопрос ослабевшим голосом. — Приглядись к этикетке! — они оба расхохотались. Я и сам улыбнулся: на этикетке был изображен я, сидящий за книгой и уплетающий немалых размеров вилкой страницы. — Книгочейская особенная! — Самогон что ли? — спросил я уже на кухне, когда Виталик сосредоточенно шарил по шкафам в поисках сосудов, мало мальски пригодных для распития шестидесяти градусов безобразия. — Ага, — кивнул Андрей. — Да ты не бойся, продукт — зе бест куалити! Меня передернуло от истинно пролетарского произношения Андрея. — Изготовленный по особой технологии, — продолжил тот. — Рецепт держится в строжайшем секрете. Слышь, Виталь, может, продадим рецептик-то? — Кому? — Да хотя бы тому же «Союз-Виктану». Разбогатеем. — Ага, жди, — Виталик наконец раздобыл три пластмассовых стаканчика и, предварительно вымыв и вытерев их, поставил на стол. — Закусь есть? Я принес из перегородки один из четырех уцелевших бутылей с помидорами. — О! И закусить, и похмелиться. Отлично. Ну, Макс, первый тост у нас за женщин, но мы выпьем за тебя. И Виталик опрокинул стакан, так что его немалой крепости содержимое с глухим, чем-то напоминающим голос моего телефона, бульканьем влилось в его нутря. Он тут же закинул в рот маленький помидорчик и принялся его жевать.

Еще с минуту после пробуждения я тупо пялился в потолок, где маленький паучок уже с неделю плел свою сеть. Потом понял, что у меня раскалывается голова и… В общем, все признаки удачно проведенного вечера налицо. «На лицо так на лицо», — подумал я, увидев себя в зеркале. Тоскливо окинул взглядом кухню. Бутылка «Старки» так и осталась нетронутой, но Виталик еще вчера философствовал на тему: «Бутылка наполовину пустая или наполовину полная». Пришел к выводу, что наполовину пустая, потому что кто-то же ее опустошил, а на заводе по полбутылки не наливают. Внизу, под подъездом, кряхтел мопед. Рыбак с шестого этажа опять двигатель истязает. Я отхлебнул рассола из бутыля — тоже почти пустого и выглянул в окно. Чудесное летнее утро. И даже из окон не вылетает никто. Но никакое солнце и никакое небо не могло утихомирить бурную реакцию организма. А была она, реакция, такой, что пришлось «Старку» допить. Потом обнаружилось, что нет сигарет. Я решил, что у Андрея сегодня выходной и отправился к нему. На улице от меня, естественно, шарахались. Ясное дело, разит, как непонятно от чего. И вид соответствующий. А вот у Андрея вид оказался на диво свежий и цветущий. Мне даже обидно стало. — Неосторожный опохмел приводит к длительному запою, — в который раз повторил он известную уже всей стране фразу. — Знаю. Но мы все-таки выпили. Зачем — не знаю, но выпили и довольно много. Проснулся я только под вечер. Перед глазами плавали фиолетовые круги, в горле, похоже, завелся еж. — Надо прекращать, — прохрипел я, но Андрей только махнул рукой. — То ты на семинары не ездил, там все время так. Вон, меня в прошлом году послали, так мы всей кучкой из этого состояния неделю не выходили. — Не, надо прекращать… И я остался у Андрея — поправлять здоровье и отдыхать.

Читать дальше