Андрей Севбо - Планета по имени «Рай!». Книжка снов

– Так и сказать: ни хрена. Иначе, с какого, брат, ПОНТАЛЫКУ ты бы ТУДА полетел.

– Ни хрена, – сознался я, покоренный могучей лексикой Саши Абалакова.

– Скажи мне, друг Фемистокл, вот скажи искренне, ты любишь театр?

– Нет, – ответил я как можно искреннее, – в данную минуту – нет.

– И я – нет.

– А это надо?

– Что надо?

– Чтобы делать своё дело, нужно его любить?

– Думаю, что нужно, а то стошнит. Во всяком случае, поначалу, когда выбираешь, чем бы заняться. Потом, наверное, не очень-то и важно. Главное, чтоб потом, всю жизнь, не сильно тошнило.

– Хорошо сказано! – Саша со своим стаканом важно откинулся на спинку диванчика. – Это как с женщиной. Если выбирать себе женщину – никогда не выберешь. У одной характер, у другой – нос, у третьей – прикус не нравится или вся фигура …. А вот полюбишь, и …. Будем! —протянул он свой стакан.

– Давай.

Выпивая, он отставлял мизинец в сторону крючком, что выдавало его желание нравиться.

Стюарт попросил нас занять свои капсулы.

Я прихватил с собой самоналивайку. Знаю, что обман, но не стал себя удерживать.

Тормозил челнок жестко. Похоже, даже пару раз промазал мимо P-SE. Но потом как ни в чем не бывало, нахально завывая плазменной турбиной, поставленной на реверс, прокатился по обожженной посадочной полосе и встал против бронированного терминала.

Нас с Сашей снял с борта транспортер и затащил, вместе с чемоданами, на крытую пассажирскую платформу. Кто сейчас возит с собой чемодан с носками и рубашками? – Чудак был этот драматург. Через решетчатый пол сквозил холод, вокзальная бесприютность.

Встречал нас директор самолично и сразу отвез в театр. Судя по всему, это было здание местного клуба и драмтеатра по-совместительству.

Райский даже не пытался нас очаровать.

Ни по-протоколу, ни – без.

Райский был похож на старого пупса, которым он стал уже в 2 года, и пребудет таким без всяких изменений еще лет двести. Его кабинет представлялся свалкой разнокалиберной оргтехники. Её объединяло то, что она безнадежно устарела еще 100 лет назад, но поражала тем, что аппараты все еще работали. Например, антикварный факс аппарат, включился и выжег на термобумаге жирной кириллицей «СЛАВА ГЕРОЯМ – ПОКОРИТЕЛЯМ КОСМОСА!». В конце – подпись с расшифровкой: «Н. С. Хрущев».

На всем лежал ровный слой белесой пыли.

Райский достал граненые стаканы толстого стекла и чайник.

– Пейте чай. Ешьте бисквит

Осторожно попробовал. Это действительно был чай. Чуть тепловатый. Припудренный вековой пылью ноздреватый ломоть на фаянсовом блюдце символизировал хлебосольство Райского с неизменным качеством уже не один десяток лет.

Саша Абалаков молча пожевал губами. На многих такая уловка производит сильное впечатление.

Только не на директора театра на планете P-SE.

По дороге в гостиницу, Райский произвел краткий обзор дел на планете. Заострил внимание на том, что население, оторванное от метрополии испытывает сильнейший культурный голод, и наша задача (то есть Саши и моя) утолить этот голод рядом выдающихся мероприятий, как-то: театральными постановками, организацией и проведением празднеств и международных фестивалей, а так же образованием местного населения в плане достижений мировой культуры, и он надеется, что мы сможем из отсталой в культурном смысле провинции превратить планету P-SE-11 в столицу межпланетной культурной инициативы. Такой дикой абракадабры я не слышал давно.

У дверей невзрачного одноэтажного строения – на вид – сарая, Райский неожиданно попрощался.

– Ваш отель. Располагайтесь, – он вынул Сашины чемоданы из багажника и, сев за руль, быстро умчался по дороге, ведущей в центр. Надо думать, по неотложным делам.

Дверь в «отель» оказалась незапертой. А сам он – заброшенной школой с комнатами – классами.

Кое-где остались даже грифельные доски. Не было только парт. У стены горкой сложены комплекты белья и полотенец. Обстановку довершала пара лежанок.

– Да, блин, – молвил Саша свою первую фразу на этой планете, где никто, похоже, особо за порядком не следил.

Рюмка-самоналивайка, украденная из челнока, исправно проработала весь вечер.

В конце-концов сработал лимит, установленный то ли на время действия, то ли на количество напитка. Последняя порция уже не была такой душистой и крепкой. Брошка автозаполнения почернела и стала похожа на оторванную пуговицу.

Спустившаяся на окна чернота принесла зверский холод.

Саша опрокинулся на лежанку, оказавшейся скрипучей алюминиевой раскладушкой, затянутую цветастым тентом.